Следующим стал тихий алкаш. Идеальный сосед, к которому я захаживал, и он становился громким, но это уже другая история. Громко становилось в подъезде, когда наши творческие вечера нарушала моя обезумевшая жена. Жена, которая всячески пресекала мою музу, лежавшую на дне бутылки. Жена, которая ничего не смыслит в искусстве. Даже Алла Григорьевна респектовала моим рассказам, а жена орала: «Бездарь, найди работу!» Иногда в ход шли снаряды из кухонной утвари. В прошлой жизни она явно была артиллеристом, ибо всегда била точно в цель. Как-то ее достали наши посиделки, и она достала скалку, которой, словно мечом, начала карать приверженцев моей писанины. Моему новому другу не очень понравилось. Я-то привыкший. Да и это моя жена. Моя любимка. А он съехал. Очень печально. Печально потерять друга, умеющего слушать. Умеющего слушать мои великие идеи.
Тихая семейка, ставшая следующими кочевниками, удостоившими своим присутствием наш дом, меня очень радовала. Их было не слышно и не видно. До тех пор, пока на балконе не появились клятые розовые шарики. Я снова перестал писать. Я постоянно хотел спать. Но как спать под гул сирены. Это было невыносимо. Утром. Днем. Вечером. Ночью. Словно пожарная сигнализация оповещала, что мы горим, но горел мой мозг, точнее, плавился.
— Егор, ты должен что-то сделать! — с отчаянием сказал ему я, когда этот хлыщ объявился за сбором ежемесячной дани.
— Виталь, нормальная семья, не гунди.
— Их чадо не дает спать всему подъезду.
— И что? Дети — цветы жизни. Погоди, подрастет, и все норм будет.
— Слышь! — не выдержал я. — Приезжай в гости на недельку, а потом поговорим и о цветах, и о жизни!
— Не-е-е-е, спасибо за гостеприимство, но я — пас!
— Сдам тебя, понял?
— Виталь, да иди ты. С чем ты меня сдашь? Я законопослушный гражданин.
— Сдам тебя в налоговую, пусть покарают тебя, буржуя.
— За что-о-о-о? — напрягся Егорка.
— За то-о-о-о. Налоги не платишь со сдачи поди.
— Плачу!
— Вот кто надо и разберется, платишь ты или нет.
— Пошел ты на хер, Виталик! Я думал, ты нормальный мужик, а ты стукачок, оказывается.
— Я тебе все сказал, понял, гнида?
— Козлина! — сквозь зубы процедил Егорка.
— Че сказал? — резко выстрелил я словом и сжал крепко правый кулак так, чтобы недокапиталист видел, чем это все пахнет. Он знал, что я могу и втащить, если что. А я был на грани срыва. Мне нечего уже было терять.
— Понял, говорю.
Спустя недельку тихая семейка освободила хоромы. Я снова наслаждался тишиной. Полторы ложки мелкомолотого растворимого кофе, два кубика рафинада и сигаретка. Жена и соседи уже ушли на работу. Кайф. Весеннее утро. Пели птички. Под окнами расцвела сирень и пахуче била своим ароматом в нос, перебивая даже мою никотиновую невосприимчивость.
Мое величайшее умиротворение нарушил довольно знакомый звук. Звук рояля.
— Сука! Егорка! Когда это все, блять, закончится?