Возможно, будь Аманда католичкой, Дороти посмотрела бы на все иначе. Преодолеть их отчуждение помог бы внук, еще один О’Лири.
Усталая и опустошенная, Аманда прошла по темному холлу в гостиную и опустилась на диван. Откинулась на мягкие подушки. Свет она включать не стала.
Вскоре она услышала, как открывается кухонная дверь.
— Мэнди? — позвал Грэм.
— Я здесь.
Слышно было, как он шагает сначала по выложенному плиткой полу кухни, потом по деревянному полу в холле. У арки, ведущей в гостиную, шаги замерли.
— С тобой все в порядке? — спросил он с такой добротой и лаской, что ее глаза наполнились слезами.
— Угу.
— Хочешь чаю?
— Нет, спасибо.
Аманда протянула руку. Он взял ее, поднес к губам и опустился на диван рядом с женой.
— Ты работал? — спросила она, прижимаясь к нему, чувствуя его тепло.
Он положил ее голову себе на грудь и вытянул ноги.
— Пытался. Но у меня ничего не вышло. И я решил прогуляться по лесу. Шел через кладбище, но привидений не встретил.
Лес начинался сразу за участком Танненвалдов и был частью заповедника. Там росли ели, дубы, березы, клены, болиголов и всевозможные виды мхов и папоротников. Заповедник мог похвастать не только богатой растительностью, но и богатой историей — в лесу лежали могильные плиты, такие старые, что надписи на них почти стерлись.
Когда-то в лесу тоже стояли дома, и беспечный турист мог легко свалиться в старый каменный погреб. Хуже того, безрассудный турист мог попытаться залезть на единственное оставшееся с былых времен строение — двенадцатиметровую башню из дикого камня. Ступени внутри давно обрушились, и башня превратилась в мрачное вместилище гниющей палой листвы.
Никто не знал, кто построил башню: индейцы или первые белые поселенцы. О башне было известно лишь одно: на нее можно влезть, но нельзя спуститься. Командам спасателей не раз приходилось приезжать к башне с пожарными лестницами. Каждое восхождение все сильнее расшатывало камни. После недавнего слабого землетрясения несколько камней упало вниз, и место сделалось еще опаснее. Однако на все предложения городских властей снести башню жители неизменно отвечали отказом.
При упоминании о привидениях Аманда слабо улыбнулась:
— По лесу опасно ходить ночью.
— Не опаснее, чем тебе ходить в школу. Все уладилось?
— Да — в том, что касается наказания Куинна. Нет — в том, что касается его проблем. Сегодня вечером передо мной сидел несчастный парень. Я сказала родителям, что хотела бы с ним поговорить.
— Они отказались?
— Категорически.
Он сильнее прижал ее к себе, и она почувствовала, что снова влюбляется в него — в его тепло, в его запах, в то, что он понимает ее.
— У тебя усталый голос.
— Я на самом деле устала.
— Порой мне кажется, что ты устала от меня.
— Почему ты так говоришь?
— Ты могла бы позвонить мне днем. Я ждал. — Голос Грэма оставался мягким, но слова были жесткими. — Ты не единственный участник этого мероприятия.
Аманда отодвинулась, чтобы взглянуть на него, но его лицо скрывала темнота.
— Мероприятие, какое казенное слово.
— Но точное. Мы делаем что-то безличное. Выполняем проект. Я никогда не ожидал, что это займет столько времени.
Резко поднявшись, Грэм подошел к окну. Некоторое время он смотрел в темноту, потом снова сел, в этот раз на диван напротив. Упершись локтями в колени, Грэм подался вперед.
Аманду от него отделяли два метра восточного ковра и журнальный столик.
— Что будем делать дальше? — спросил он.
Она не отвечала. Мысль о том, чтобы начать заново — еще целый месяц пить «кломид», чертить графики, брать мазки и замирать от страха, — была ей отвратительна.
— Врачи сказали, нужно сделать три попытки искусственного оплодотворения, — проговорил Грэм. — У нас в запасе еще одна.
— Нет, — тихо произнесла она. — Мне нужно отдохнуть.
— Сейчас? Аманда, нам нельзя останавливаться.
— Всего на месяц, Грэм. На один месяц. Это не нарушит общей схемы. Возможно, даже поможет.
Он не ответил. Аманда скрестила руки на груди.
— Между прочим, Гретхен беременна. Карен заходила к ней и спросила.
Грэм по-прежнему молчал.
— Я не вижу твоего лица, — сказала Аманда. — Ты удивлен? Испуган? Встревожен?