Во время этого путешествия, продолжавшегося несколько дней, Бернару часто приходилось встречаться с Арлетт, наблюдать ее в самых различных настроениях. Он видел, как она гуляла по палубе с каким-то молодым человеком, вызывавшем, по-видимому, ее живейший интерес, играла в теннис под натянутой над палубой сеткой или сидела где-нибудь в уголке, защищенном от ветра и морских брызг, углубившись в чтение.
И всегда при этом у нее был наивный, подчеркнуто невинный, мечтательный вид. Но порой ею овладевало какое-то дикое, безудержное веселье, и тогда она разом преображалась, лицо ее словно оживало, в глазах вспыхивал огонь. А минуту спустя она уже меланхолично сидела, покачивая ногой и подперев щеку кулаком.
На Майорке Бернар сошел с теплохода и до конца года больше не встречался с семейством Лефевр. Откровенно говоря, он нашел Арлетт малозначительной, бледной девочкой, лишенной обаяния цветущей юной женственности, столь притягательного для мужчин, и потому отнесся к ней с несколько безразличным дружелюбием.
Потом, уже в Париже, он случайно повстречал ее у общих знакомых. Слово за слово, они разговорились и в конце концов Бернар пригласил Арлетт к себе домой, в маленькую квартиру в пригороде.
Ей понравилось рассматривать экзотические раковины, кораллы и высушенных рыб, выловленных чернокожими рыбаками из теплых вод далеких морей, понравилось листать старинные лоции и совершенно непонятные книги с чертежами и схемами, рассматривать картины на стенах или, забравшись с ногами на обширный диван, перебирать в задумчивости потемневшие от времени арабские четки, привезенные когда-то из Алжира отцом Бернара.
Во всех этих старинных книгах, милых безделушках и незамысловатых поделках для Арлетт открылось почти чувственное очарование, которое испытывают только художественные натуры. Они действовали на нее, как музыка; они будили в ней смутные мечты, какие-то далекие, исполненные невиданного великолепия сцены рисовались ее воображению, она вздыхала, грезила и душу ее переполнял настоящий экстаз.
В такие минуты Арлетт думала о Бернаре. Любит ли он все эти вещи, или просто окружил себя символами своей несбывшейся судьбы?
Она немного слышала о псевдоценителях экзотики, которые интересуются ею исключительно напоказ.
Арлетт снова видела Бернара на палубе теплохода, как он расхаживал взад и вперед, вглядываясь в горизонт, и она чувствовала на себе внимательный и твердый взгляд его серых глаз, в которых, как ей казалось, светился недюжинный ум. В самом ближайшем будущем Бернар, по ее мнению, должен был стать человеком еще более важным и значительным, чем ее отец, хотя она и не могла сказать, откуда у нее взялось это убеждение. Уж не оттого ли, что он был всегда так безукоризненно одет и так уверенно держался? Ничего, казалось, не могло вывести этого человека из равновесия. И во всем, что он говорил или делал, Арлетт чудилась какая-то спокойная, дружеская ласка, хотя, сказать по правде, в ее присутствии он почти ничего не говорил и еще меньше делал. В глубине его глаз Арлетт невольно читала насмешку, словно он посмеивался в душе над чем-то. Но над чем? Этого она не могла разгадать.
Однако ничто не тянется бесконечно. В конце концов случилось то, что и должно было случиться, и Арлетт стала для Бернара чем-то большим, чем просто забавная игрушка.
Арлетт Лефевр впервые обратила на себя серьезное внимание Бернара Куффре в один из тех странных дней, когда, по утверждениям астрологов, неоднократно экспериментально проверенным добровольцами, лучше всего сидеть дома и ничего не делать.
Она стояла, склонившись над столом с разложенной на нем коллекцией минералов, собранных в предгорьях Пиренеев, когда он заметил вдруг, что она красива.
Бернара восхитила ритмичная линия ее гибкого тела, и он подумал, что Арлетт — удивительная девушка, очень своеобразная, что, быть может, именно ей предначертано составить счастье его столь непонятно для него самого текущей жизни. А Арлетт в это время думала о нем.
— Ты находишь занятными эти безделушки? — спросил Бернар, подойдя к ней и став рядом.
— Ах, они чудесны! Особенно вон те, темно-зеленые. И эти бледные, почти белые, тоже прелесть! А какие они тяжелые… Эти камни были бы хороши с китайским костюмом. Я всегда мечтала найти какую-нибудь китайскую или японскую пьесу для постановки.
— Да, — сказал Бернар. — Серьги вот с этими камешками очень подошли бы к твоим волосам.