Женское белье повсюду в Париже. Оно мирно уживается с бородатым Че Геварой. Только белье в витринах, а Че на заборах. Кроме того, повсюду в Париже и сами женщины. И не только живые, но и на плакатах, рекламе, этикетках. Роскошная блондинка в почти полном отсутствии одежды украшает широкий бок городского автобуса. Туннели метро украшены девушками в очень коротких голубых рубашках. Смысл рекламы — в рубашках, девушки же прилагаются для убедительности. В вагоне трамвая над указателем остановок — две ножки в соблазнительных чулках. Ножки тоже соблазнительны, на что и рассчитано. То дикие, то покорные, то ласковые, то таинственные женские глаза смотрят с витрин, со стен домов, с консервных банок, этикеток, со страниц журналов и газет. И Бернар одиноко бредет под этими синтетическими взглядами, глубоко засунув руки в карманы и опустив голову. Иногда он словно просыпается и начинает вглядываться в лица прохожих. Его интересуют не все. На мужчин он вообще не обращает внимания. Взгляд скользит лишь по женским фигурам, на миг задерживаясь на девушках, хоть чем-то похожих на Матильду.
Без цели, не оглядываясь на время и никуда не спеша, кружил он по узким улицам. Улица Иены, улица Кеплера, улица Бодлера… Какой-то бульвар, превращенный в рынок, в бесконечный натюрморт. Краски и запахи бьют в глаза, в нос, шум и крики торговцев отдаются гулом под прозрачной крышей.
Апельсины, ананасы, яблоки, ракушки, розовые куры с синими этикетками, огурцы, лук, спаржа, разделанные зайцы и кролики, гирлянды из меховых лапок вокруг продавцов, бананы, странные рыбы, орехи, пестрые банки соков, любое мясо на выбор, горы гвоздик до самой крыши, килограммы роз, центнеры махровых ромашек, фонтаны канн, опять устрицы, морские ежи, креветки, лангусты, ослепительные передники и колпаки — и всему этому конца не видно.
Серая, осенняя вода в водоворотах у мостов. Затопленная под берегом лодка. Тихо, безлюдно и как-то заброшенно и очень грустно. Почему? Что любимая женщина ушла окончательно? Так ведь сам бросил. Кого винить? Обидно за свою бестолково, лениво проживаемую жизнь, за несбывшиеся мечты и неосуществленные надежды? Но ведь еще не все потеряно, еще можно наверстать.
И вдруг Бернар понял, что все это время прощался с Парижем. Вовсе даже не собираясь никуда уезжать, он тем не менее чувствовал, что время пришло, и ему пора. Пора покидать этот город, пора с ним расставаться так же, как он расстался с Матильдой. И это неизбежно, это рок, это то, что записано в книге судеб. И горе тому, кто восстанет против уготовленного судьбой жребия.
Его ждет совсем другая жизнь, ведь подсознательно он уже не единожды чувствовал себя добропорядочным буржуа, владельцем маленького домика и скромного, но достаточно округлого счета в банке и мужем тихой и домовитой супруги, а не вечно бунтующим искателем приключений и другом темпераментной и доброй, но взрывной и непредсказуемой Матильды.
Бернар спустился к самой воде. Под опорой моста горит печурка, трое рабочих-ремонтников жарят креветки и от печурки тянет запахом рыбы и смолистым дымком. Выше по течению стоит чистенький, свежевыкрашенный прогулочный катер. Девушка в зеленой куртке идет навстречу, поднимается по сходням на борт катера, открывает дверь надстройки и оттуда сразу выпрыгивает огромный пес и, сбежав на берег, обнюхивает Бернара. Девушка что-то говорит, наверное, успокаивает пса, но Бернар не слышит и только на всякий случай улыбается. Он присаживается на борт катера, и пес дружелюбно тычется носом ему в колени. Должно быть ждет, когда почешут за ухом. Бернар рассеянно треплет его по загривку. На тупой корме катера написано, что катер принадлежит лицею Эспадок. Это название ничего не говорит Бернару.
Воды Сены движутся огромным серым массивом перед глазами Бернара, и так же, медленно, но неумолимо, течет время. Ушла девушка в зеленой куртке, захватив с собой пса, рабочие доели креветки и собирают под мостом строительные леса, к вечеру похолодало и пора идти тоже.
Когда не везет, можно или принять все как есть и смириться, или бунтовать. Сначала Бернар бунтовал. Он пытался обмануть судьбу, пытался на забитых народом парижских улицах отыскать потерянное счастье, как ищут в траве или в щелях мостовой оброненную монетку. Ему было плохо и стыдно. Без дрожи он и вспомнить не мог, как бросил Мат тогда в лозаннском отеле или о других, более ранних случаях, когда он бывал с ней несправедлив и откровенно жесток, когда ревновал ее к каждому встречному и устраивал поистине безобразные (даже на свободный столичный парижский вкус) сцены. Боже, какой он был идиот! Один раз он заехал в ухо молодому человеку, которого застал в обществе Матильды за столиком в бистро. Его немедленно оттащили, и пришлось давать объяснения в участке. При этом выяснилось, что пострадавший юноша — кузен Матильды, буквально на днях прибывший в Париж из Бордо.