– Пошли, – буркнул Петя, с недовольством глядя на младшего брата, которого перспектива долгого гуляния очень даже радовала.
Увидев, что Сережка вцепился в санки, и тащит их с пыхтением и сопением с собой на улицу, Петя презрительно сказал:
– Ты совсем дурак? Снега почти нет, одни лужи. Где ты кататься собрался, идиот?
Сережка упрямо посмотрел на брата, продолжая волочить за собой громоздкие, тяжелые санки.
– Я скажу маме, что ты обзываешься, – пригрозил он, продолжая пыхтеть и сопеть. Петя все с тем же презрительным видом хмыкнул.
– А я тебе в ухо дам, понял? Маленькая вонючка!
Сережка уже открыл рот, чтобы возмутиться столь оскорбительным высказыванием в свой адрес и сказать в ответ тоже, что-нибудь обидное, но тут двери лифта открылись, и ему пришлось полностью сосредоточиться на заталкивании санок в кабину лифта.
– Сам будешь их таскать, осел, – выйдя на улицу, предупредил Петя. Дорожки были совсем без снега. Только в некоторых местах перед домом еще лежали посеревшие, покрытые налетевшей от машин грязью и копотью рыхлые сугробы. Потолкавшись во дворе и убедившись, что кататься тут и впрямь негде, Сережка заныл, что нужно пойти за дом, к пустырю, где выгуливают собак. Там, наверняка, снега намного больше. Петя с неприязнью посмотрел на брата. Так и знал, что это будет не прогулка, а сплошное мучение. Но подумав, что за домом могут гулять ребята, с которыми он дружит, он грозным голосом сказал:
– Пошли! И только попробуй там снова начать ныть, – для большей доходчивости он вновь показал Сережке кулак.
На пустыре снега и вправду было побольше. Даже в некоторых местах были небольшие снежные холмики. Кататься, конечно, все равно было нельзя, но Петю это совершенно не волновало. Он увидел знакомых ребят и направился к ним, предварительно велев Сережке никуда не уходить.
– Катайся, – ухмыльнулся он, – ты же хотел.
Сережка обиженно сопя и косясь на старших ребят, которые никогда не брали его играть вместе с ними, попытался скатиться с одного из снежных холмиков. Ничего не получилось, санки не ехали, а проваливались в мокрый сугроб, застревая в нем. Сережка, так как выхода у него не было, и нужно было чем-то себя занять, пока противный, бессердечный старший брат развлекается в компании друзей, потащил санки к следующему холмику, по размеру чуть побольше. В надежде, что тут ему, наконец, повезет, и санки все же будут скатываться. Подойдя вплотную к весьма жалкой снежной возвышенности, Сережка заметил, что из снега проглядывает, что-то блестящее. Вспомнив книжку про приключения Ибрагима и найденные им сокровища, которую недавно читала ему мать, Сережка, бросив санки, принялся радостно разгребать снег. То, что навряд-ли кто-то спрятал сокровища в сугроб, его нисколько не смущало. Он еще мало знал о тонкостях жизни. По его мнению, сугроб был ничуть не менее подходящим местом, чтобы спрятать клад, чем какая-нибудь пещера или подземелье. Сережка осторожно убрал верхний слой снега, наслаждаясь моментом, не торопясь, стараясь растянуть столь приятное и необычайное событие, как находка клада. Убрав варежкой еще немного снега, Сережка замер, приоткрыв рот и часто-часто моргая. Из снега, вместе с блестящим кольцом, с крупным красивым камнем, прямо как в книжке, выглядывала кисть руки странного голубоватого цвета, на одном из пальцев которой, это самое кольцо и было надето.
– Петя!… – придушенным голосом позвал младший брат. Петя находился довольно далеко и увлекся игрой в разбойников, поэтому чуть слышный призыв, обращенный к нему, естественно не расслышал. Но когда улицу взорвал истошный вопль и затем вой, издаваемый братом Сережкой, Петя, да и остальные мальчишки, буквально подскочили от неожиданности. Находившиеся поблизости прохожие тоже на мгновение замерли. Кто-то схватился за сердце, кто-то вздрогнул, но ни один из тех до кого долетел душераздирающий вопль, не остался безучастным. То, что что-то произошло, понял каждый.
–
Капитан Александр Ерохин хмуро смотрел на то, что лежало перед ним в развороченном сугробе. Такое впечатление, что над телом поработал мясник. Зрелище было крайне неприятное. Даже после работы в отделе по расследованию особо тяжких преступлений больше семи лет, подобная картина вызывала некоторое внутреннее содрогание. Судя по всему, убитой было лет восемнадцать-двадцать. Конечно, трудно судить, тело, вернее то, что от него осталось, пролежало в сугробе, по предварительному заключению судмедэксперта, месяца полтора-два. Но девушка точно была совсем молодая.