– Леля, а ты не интересуешься марками, – Николай Борисович внимательно смотрел на юную соседку.
Леля неопределенно пожала плечами.
– Да нет…
– А то, я ведь страстный коллекционер, – Николай Борисович засмеялся. Смех у него был странный, похожий на шелест сухой травы или на щелканье крыльев насекомого. – У меня целая коллекция. Несколько тысяч экземпляров. Я уж лет двадцать увлекаюсь. Думал, может тебе интересно, – он немного грустно улыбнулся. – Коллекционерам всегда хочется кому-нибудь похвастать своими сокровищами. А мне вроде как некому, вот хотел показать тебе…
Николай Борисович махнул маленькой костлявой ручкой.
– Ну, ничего. Не бери в голову… Ну, беги, Леля. Беги. И так ведь задержал тебя. Хочется иногда поговорить. Я-то один живу…
Леля уже сделала шаг вперед и остановилась. Ей стало жаль одинокого смешного человечка. Это ведь и впрямь ужасно, когда ты совсем один и даже поговорить не с кем. Совсем недавно, она и сама ощущала подобное одиночество, страшно страдая из-за него. Это при том, что у нее есть семья. Люди, которые любят ее, стараются поддержать. А сосед совсем один. Он готов даже разговаривать с соседской девочкой подростком, лишь бы хоть ненадолго избавиться от ощущения одиночества и ненужности никому.
– Николай Борисович, я, если можно, с удовольствием взгляну на Вашу коллекцию. Я еще ни разу не видела ни одной настоящей коллекции. Я имею в виду, серьезной, – она улыбнулась, – не календарики и не вкладыши от жвачки.
Николай Борисович буквально просиял от радости.
– Конечно Леля. Я с радостью, поверь, с огромной радостью покажу тебе. – Он засмеялся и замахал маленькими ручками. – Ты не бойся, я покажу тебе только самую интересную часть коллекции, так что не задержу тебя надолго. Я же понимаю, молодежи со стариками скучно.
–
– А вот это – дореволюционные российские марки. Видишь, вот на этой, – тощенький палец ткнул в маленькую, на Лелин взгляд, довольно невзрачную марку, – нет штампа, то есть, марка не погашена. Таких непогашенных экземпляров всего тринадцать, – Николай Борисович радостно улыбнулся. – Представляешь, всего тринадцать штук! И одна из них у меня.
Он засмеялся. Леля, хоть и не понимала, как можно восторгаться этими крошечными клочками бумаги, тоже улыбнулась. Было довольно забавно видеть, как взрослый человек так радуется из-за подобной ерунды. Но, важно ведь, чтобы человек чувствовал себя счастливым, неважно из-за чего. Пусть даже и из-за обладания маленькими кажущимися большинству людей бесполезными кусочками бумаги.
Коллекция у Николая Борисовича была весьма обширная. Целых две полки в книжном шкафу были заставлены альбомами с марками. Кляссерами, как назвал их Николай Борисович.
Квартира у соседа была любопытная. Старинная тяжеловесная мебель, с затейливой резьбой. Несколько настоящих картин в золоченых тяжелых рамах. И очень много книг. Причем художественной литературы было мало. В основном были книги по филателии, на разных языках. Много книг по искусству, по истории. Всевозможные словари. Были еще книги по психологии и даже книги по колдовству и магии. Очень старые. Николай Борисович, посмеиваясь, сказал, что не использует их по назначению. Просто старые книги это тоже его страсть, хоть и не такая большая как марки. Когда попадается, что-то любопытное, по доступной цене, он покупает. Во всей квартире был идеальный порядок. Ни пылинки. Все вещи аккуратно разложены. Алла Сергеевна тоже была поборницей чистоты и вечно гоняла мужа и дочерей, заставляя все раскладывать по своим местам, но у Николая Борисовича все, буквально сверкало. Очевидно, это было какой-то причудой старика. Даже, показав Леле какую-нибудь из книг, он потом ставил ее на место и аккуратно выравнивал корешки всех стоящих рядом с ней книг.
Взглянув на часы, Леля удивилась. Она провела в квартире чудаковатого, не симпатичного ей до сегодняшнего дня соседа, полтора часа и даже не заметила, как пролетело время, а она-то, идя к нему в гости, не сомневалась, что сойдет с ума от скуки и больше десяти-пятнадцати минут не выдержит.
– Спасибо, Николай Борисович, – искренне поблагодарила Леля. – Мне очень понравилось. Было очень интересно. Честное слово!
– Да это тебе спасибо, Леля, – радостно улыбнулся сосед. – Порадовала меня, старика. Надеюсь, теперь мы подружились, будет желание, приходи. Всегда рад.
Глава 7
Дина стремительной походкой подошла к подъезду. Тонкие брови нахмурены. Красивое лицо сердитое, даже злое. Подумать только! И она и впрямь считала, что этот… этот, Дина даже не могла подобрать подходящего слова, для того, чтобы поточнее охарактеризовать отставленного ею, не далее как сорок минут назад, поклонника. Этот жадный, мелочный, недостойный слизняк! Вот он кто. А она и впрямь даже было подумала, что, возможно, он – тот самый! Дина брезгливо поморщилась. Какой же она была дурой! Самой настоящей дурой. Даже предыдущий поклонник, студент консерватории, тихонький, до тошноты интеллигентный Женя, который только тяжко вздыхал и нерешительно дышал в затылок, и занудством превосходил всех, кого Дина вообще знала в своей жизни, и то был в сто, нет в тысячу раз лучше и уж точно достойнее этого ничтожества. Нынешний воздыхатель, теперь уже перешедший в разряд бывших, Костик, был, как, по крайней мере, казалось, пока он не открыл свое истинное лицо, хорош во всем. Внешность, фигура вполне атлетическая, накачанная. Костик за собой следил, посещал спортзал, даже на массаж ходил. И поговорить умел, и чувство юмора имел вполне приличное. Престижная работа, хороший заработок. Костику было уже двадцать восемь – состоявшийся, взрослый мужчина. Одежда всегда отлично сидит, подобрана со вкусом, дорогая, хорошего качества. Ухаживал красиво – цветы, конфеты, прогулки по ночной Москве на собственной машине, между прочим, недешевой иномарке. Кино, кафе, даже в театр один раз сходили. Правда Костик, явно скучал во время спектакля, но это ничего – Дина и сама не была такой уж ярой поклонницей этого вида искусства. Вон отец, так театр просто терпеть не может, а ведь умнейший человек, чуть ли не гений в своей области медицины. Одним словом, Костик был практически мечтой для юной, еще вполне романтичной девушки. До сегодняшнего дня. Да! Именно сегодня он пал в глазах возлюбленной, что называется, ниже плинтуса.