Уголки губ официанта едва заметно дрогнули. Во взгляде сквозила уже даже не насмешка, а явное презрение. Хотя весь его внешний вид, по-прежнему, выражал почтительность – клиент всегда прав, даже если клиент настоящий козел или жмот, или и то и другое сразу.
Дина чувствовала, как ее лицо заливает краска стыда, а внутри все сжимается. Конечно, возможно случайно, а скорее всего, намеренно, официант смухлевал со счетом. Поступок бесчестный, не заслуживающий восхищения и одобрения. Но Костик каков! Устроить такую сцену из-за лишней пары сотен, в присутствии девушки, которую хотел поразить, пригласив в дорогой ресторан. Дина видела все вокруг себя как в тумане. Наконец, Костик закончил подсчеты, явно сожалея, что больше ничего лишнего в счет не включено, расплатился, потребовав вернуть всю сдачу до копейки, так как «воровская рожа» официант, по его мнению, не заслуживает ни рубля чаевых. Дине показалось, что официант посмотрел на нее с некоторым сочувствием.
– Нет, видела какие козлы! С каждого так снимут денег и жизнь в шоколаде. Уроды! – возмущенно сказал Костик, подходя к машине. И с сокрушенным видом добавил. – Эх, вот я лоханулся. Нужно было еще потребовать скидку за моральный ущерб. Можно, конечно вернуться… Да, ладно, пусть подавятся, – махнув рукой, сказал он великодушно.
Улыбнувшись Дине, он попытался обнять ее за плечи.
– Извини, что так вышло, ладно? Кто ж знал…
Дина увернулась от руки ухажера.
– В жопу себе засунь свои извинения, – отчеканила она. На этот раз глаза из орбит вылезли у Костика, а заодно отвисла челюсть. Дина развернулась и пошла прочь от машины. – Не звони мне больше, – крикнула она, не оборачиваясь.
– Дина!…
Дина быстро шла в сторону метро. Через несколько секунд до нее донесся наполненный злобой и обидой голос напрасно потратившегося на обед кавалера:
– Да пошла ты, сука!…
Дина судорожно сглотнула, и гордо вскинув вверх подбородок, ускорила шаг.
–
Обуреваемая эмоциями, Дина резко распахнула дверь подъезда, после чего захлопнула ее с таким грохотом, как будто разорвалась небольшая граната. Перед содрогнувшейся дверью, со стороны улицы, на асфальте остался лежать тонкий шелковый шарфик, слетевший с шеи девушки. Яркая ткань выглядела похожей на прекрасный экзотический цветок.
Жильцы одной из квартир первого этажа, пожилая пара, сидевшая за вечерним чаем, услышав, как в очередной раз грохнула подъездная дверь, укоризненно покачали головами.
– В этом доме, Софочка, живут одни сумасшедшие, – беря из хрустальной вазочки печенье, сказал маленький сморщенный старичок. Жена покивала головой.
– Да, Марик. Зря ты согласился на первый этаж, – сказала она. Муж пожал плечами.
– Но, согласись, Софочка, все-таки двушка, хоть и на первом этаже, это лучше чем одна комната.
Жена снова покивала головой.
– Это таки да, Марик. Но если людям нет покоя, даже десять комнат будут не в радость.
Муж сокрушенно вздохнул и потянулся за очередным печеньем.
– Да, Софа. Когда вокруг одни сумасшедшие ничего другого ждать не приходится.
Жена снова кивнула и, сделав глоток из своей чашки, задумчиво сказала:
–А цены?! Ты видел, Марик, какие в магазине цены? Определенно все вокруг сошли с ума. Мы живем в сумасшедшем мире.
– Да, Софа.
–
Мужская рука потянулась к яркому лоскуту, лежавшему на асфальте. На мгновение, приложив ткань к лицу, мужчина глубоко вдохнул ее запах. От шарфа исходил легкий приятный аромат духов, едва уловимый запах сигаретного дыма, и нежнейший, еле-еле чувствующийся запах девичьей кожи. Мужчина почувствовал, что через его тело как будто прошел электрический разряд. Взглянув по сторонам, он убрал шарф в карман. Губы тронула улыбка. Он ощутил прилив энергии, радость.
Предвкушение. Это самая лучшая часть. Возможно, даже, лучше, чем все остальное.
Глава 8
Иван Данилович Лопахин в юности мечтал заниматься археологией. Когда дело дошло до поступления в ВУЗ, мать решительно воспротивилась сделанному сыном выбору, считая, что он витает в облаках и увлечение странным, на ее взгляд, никому не нужным занятием, это совершенно не серьезно. Нужно думать о будущем, а не предаваться глупым романтическим мечтам. Мужчине нужна нормальная профессия, которая сможет и прокормить, и сделать его уважаемым, полезным членом общества, а не ковыряющимся в пыли, в попытках отыскать очередной черепок или ржавый гвоздь, чудаком.
Под нажимом матери Иван Данилович поступил на экономический факультет. Учеба и последующая работа ему не нравились. Но мать твердила, что это пройдет. Неустанно повторяя, что потом сын ей еще спасибо скажет. Поумнеет, повзрослеет, начнет разбираться в жизни. Но Иван Данилович повзрослел, поумнел, и матери уже давно не было на свете, а работа, так и не доставляла ни радости, ни удовлетворения. Чувства благодарности к тому, что мать подтолкнула его в «нужном» направлении так и не пришло. Разумеется, теперь уже глупо и бесполезно было сожалеть о прошлом, и уж тем более что-то менять – жизнь-то уже, считай, прожита, но, в глубине души, Иван Данилович, все эти годы чувствовал разочарование и даже обиду. Как будто его несправедливо обделили, лишили чего-то, что было ему положено по праву. И на жизнь хватало, и на работе ценили, и относились с уважением, а жизнь как будто прошла мимо.