Да, справа определенно виднелся абрис крыла.
— Ну, и что это было? — пробормотала она — Рисунок? Или правильней спросить: что это такое?
Жанель провела рукой по контуру лица в левой части ниши и замерла. Ей показалось, или камень был теплым на ощупь? Нет… да. Да, был. Тогда девушка с подозрением огляделась вокруг, а потом прильнула к стене и прижалась лицом к камню. В подземельях всегда зябко, а сегодня особенно, потому что снаружи хлестал жгучий осенний дождь, который искусал холодом щеки. Теплое прикосновение камня так напугало Жанель, что она резко отшатнулась и, не удержавшись на ногах, упала.
В его воспоминаниях тьму разгоняло пламя факелов и жаровен. Крохотный очаг, в котором он раскалял свои орудия, не мог согреть ни комнату, ни пленников из бесконечной череды его жертв. А в нем самом тепла почти и не осталось. Тепло накатывало не от огня, не могущего никого согреть, а от воплей несчастных, страдающих в тисках, клещах или на крюке, от тяжелого, сладковатого духа разложения и густой вязкости крови на кончике языка.
Он жаждал снова окунуться в эти ощущения, снова и снова.
— Все будет хорошо, — сказала Жанель. — Это похоже на грим.
Робби, прищурившись, осматривал шишку у нее на лбу. Размером с яйцо дрозда, она сияла пурпурным и сине-зеленым цветом, с глубокой ссадиной в центре, которая все еще сочилась кровью, когда Жанель очнулась на грязном и холодном полу темницы десять минут спустя. До вечера у нее болела голова, особенно если шутовской колпак фиолетового цвета сползал ниже и задевал за ноющую шишку. От постоянной боли поднялась температура.
К тому же, видимо, для полноты картины, когда девушка пришла в себя на полу, на зубах у нее скрипела грязь, а в нескольких дюймах от лица сидела крыса. Настоящая крыса, представьте себе! Жанель доложила об этом в отдел по содержанию. Но и теперь, при одной мысли об этой твари, у нее мурашки бежали по коже, а к горлу подкатывала тошнота.
— Думаю, тебе лучше показаться врачу, — заметил Робби. — Похоже на заражение.
Жанель оттолкнула его руки и нагнулась к зеркалу над умывальником, чтобы как следует разглядеть чистую, отмытую ранку.
— Глупости. Это было всего два часа назад, к тому же я ее обработала. Через день все пройдет.
Она отвернулась от умывальника и вышла из ванной, Робби шел следом.
— Может, мне лучше остаться сегодня на ночь? Говорят, что нужно присматривать сутки за теми, кто ударился головой.
— Нет уж. Мы ведь договорились, помнишь? Все по старинке в последнюю неделю перед свадьбой. Никакой общей постели. Исключено.
— Но твоя голова…
— Я не теряла сознания, — солгала она. — А тебе пора домой.
Он колебался, и по его лицу было понятно, что он беспокоится о ее здоровье, а не думает о постели.
— Хорошо. Но обещай, что позвонишь мне, если тебе станет хуже или разболится голова.
— Конечно.
И, чтобы успокоить жениха, она придвинулась ближе и обвила его руками. Через мгновение он обнял ее в ответ, хотя и осторожно.
— Со мной все хорошо, — повторила Жанель. И, чтобы доказать это, прижалась губами к его губам и просунула кончик языка ему в рот. Робби ответил на поцелуй, прижал ее к себе покрепче. Она позволила, несмотря на тупую боль в шишке, к которой он прижался лбом. Когда поцелуй затянулся, ей пришлось оттолкнуть его.
— Ого, — выдохнула Жанель. И тут же спохватилась: — Ну вот, я тебя испачкала кровью. Подожди минутку.
Робби провел рукой по темным каплям на лбу, ловко размазав красную полосу вдоль скулы и уголка глаза.
— Ты сделал только хуже, — заметила Жанель, вернувшись с ватным диском.
Робби забрал у нее ватный диск и вытер лицо.
— Так лучше?
Она покачала головой.
— Подойди к зеркалу.
— Не хочу. Мне нора бежать, иначе я на тебя наброшусь.
Он усмехнулся, поплевал на ватный диск и снова потер щеку.
— А теперь?
— Ты все втер в уголок глаза, дурачок.
Робби скомкал грязный диск и сунул его в карман.
— Я приду домой и приму холодный душ, а потом засяду за презентацию. Завтра у нас важная встреча с инвесторами из Америки.
Он нежно коснулся ее щеки и вышел.
Жанель заперла дверь, ее улыбка угасла. Она никогда еще не лгала Робби. А, судя по наручным часам, она определенно потеряла сознание в подземелье примерно на четверть часа. Почему она солгала?
— Потому что я не хочу все испортить, — громко произнесла она.