Снова мы сидели за пластиковым столиком, отгороженные плюшевой занавеской, и кудрявый ферт Сава топтался рядом.
— Выпить и закусить, — распорядилась Полина.
— Может, осетринку подать? — глубокомысленно осведомился официант. — С пылу, с жару. Удалась нынче осетринка. Я передал Данилычу, что ты здесь, уж он постарался.
— Давай осетринку, — согласилась Полина. — Но без этой ржавой подливы, ладно?
— Зря ты так, — насупился Сава, одернув зеленый жакет. — Подлива хорошая, на мексиканском перце. Вот пусть господин попробует, оценит.
Вскоре на столе появилась водка в хрустальном графинчике, бутылка красного вина, холодные закуски. Будучи богатым человеком, я закапризничал:
— Мне бы, пожалуй, пивка холодненького, если возможно.
Мгновенно передо мной оказались две запотевшие темные бутылки «Туборга».
— Ну что ж, — сказала Полина после того, как чокнулась со мной и выпила. — День начался неплохо, не правда ли, дорогой?
— Не знаю.
— Что тебя беспокоит?
Что-то меня задело в его словах.
— Да вы все тут, кажется, не простачки.
— Да уж милый человек, этот так.
В какой-то момент мы с Полиной очутились среди танцующих пар перед помостом, на котором наяривал небольшой оркестр. Чего танцевали — не помню, но это не имело значения. Полина вертелась в моих руках, как угорь, колотясь об меня то грудью, то тугими бедрами, смеялась и странно, жадно раздувала ноздри, и в конце концов я поймал ее, прижал к себе и поцеловал в губы.
— Ого! — воскликнула она не без одобрения. Смутясь, я объяснил, что последний раз танцевал лет двадцать назад и напрочь забыл, что за чем в танце следует. Но помню, что учтивый кавалер обязательно должен чем-нибудь порадовать партнершу.
— Порадовал, Мишенька, порадовал! — хохотала Полина, не отстраняясь далеко. Тут в бок меня пребольно толкнул какой-то громила, резвящийся в обнимку с молоденькой полураздетой наядой. От толчка я чуть не повалился на пол.
— Поосторожнее бы надо, — обронил в сердцах.
— Чего?! — удивился бугай. — Это ты мне, дедок?
— Кому же еще? — пролепетал я, уже сознавая, что лучше бы держать язык за зубами. Громила оставил девицу и развернулся ко мне могучим корпусом. Выпученные глаза полны удивления. Я не был для него противником, и он с натугой придумывал, как позатейливее утихомирить раздухарившегося старичка — и придумал. Хохоча, надвинулся жизнерадостной массой.
— Говорящие пеньки, га-га-га! А вот мы им счас верхушки посшибаем.
Но сшибать верхушки ему не пришлось, потому что меня заслонила Полина. Ловко вывернулась из-под моей руки и влепила обидчику звонкую оплеуху. Ее лица я не видел, зато видел лицо громилы, на котором в мгновение ока произошел ряд поразительных метаморфоз. Оно потухло, побледнело, и боевой азарт сменился забавным выражением какой-то телячьей тоски.
— Не понял?! — выдал он привычную для нынешних горилл кодовую фразу.
Чтобы его еще лучше вразумить, Полина отвесила вторую затрещину с левой руки. Быстрая расправа произвела на окружающих удручающее впечатление — оркестр умолк. В чуткой тишине Полина прошипела:
— Все ты понял, подонок! Убирайся отсюда — и девку забирай с собой! Скот вонючий!
Громила послушно попятился: тягостную сцену отступления смягчило истерическое повизгивание полуголой девицы, повисшей у него на руке.
Полина повернулась ко мне. Она смотрела так, как только мать смотрела в раннем детстве — с жалостью, болью и непонятным вопросом. Купила меня этим взглядом.
— Миша, ты в порядке? Он тебя не зашиб?
— Как он мог зашибить, если я стоял в стороне? — самодовольно я буркнул. Музыка заиграла, мы снова поплыли в танце, на сей раз истомно обнявшись. Всем телом, и особенно почему-то животом, я ощущал исходившее от нее тепло. Мне хотелось плакать.
— Миша,— прошептала Полина, — Хочешь еще выпить?
— Неплохо бы.
Теперь мы сидели не за занавеской, а в общем зале, неподалеку от оркестра. Публика вокруг была самая изысканная — новая московская буржуазия со своими дамами, наряженными в сногсшибательные вечерние туалеты, обвешанными драгоценностями. По сравнению со многими из них Полина в своей простенькой блузке и короткой шерстяной юбке выглядела Золушкой, но по быстрым оценивающим взглядам мужчин было понятно, что большинство не прочь со мной поменяться. Некоторые, видимо, ее знакомые, приподнимались и учтиво раскланивались. Полина благосклонно кивала.
— Ты здесь как дома.
— Я везде как дома. За что выпьем, Миша?
Если бы я отнесся к вопросу всерьез, то мог бы многое сказать, но я лишь выдавил:
— За тебя, красавица!
— Очень свежо! — оценила она.
Все на свете кончается — и сны, и явь. Когда мы собрались уходить, вышла маленькая перепалка. Как джентльмен, я намерился расплатиться за ужин, полез за своими стотысячными, но Полина меня одернула:
— Даже не думай, Миша!
— Почему? Я же сегодня в выигрыше.
— Но приглашала-то я.
На улице холодно. Переулок темный, фонарь над крыльцом, как мишень в тире, подозрительные шорохи и тени, ветер, с крыш валятся ошметки зимы. И вроде бы по старинному обычаю я должен проводить даму?..
Полина, посмеиваясь, теплыми пальцами провела по моей щеке:
— Не нервничай, Миша, я тебя довезу!
И точно. Из темноты вынырнул приземистый автомобиль, явно не отечественного производства. Полина увлекла меня в салон. За баранкой приветливый молодой человек.
— Куда прикажете, Полина Игнатьевна?
— В Ясенево, дружок.
По дороге целовались. То есть, целовались — это не то. Вся дорога слилась в один задумчиво — страстный поцелуй, воскресивший во мне молодость. Славно доехали, как по лесной просеке. После такой езды полагается обязательно сказать что-то задушевное.
— Может, поднимешься? — предложил я, твердо надеясь на отказ. — Угостить, правда, нечем, но пара баночек икры всегда найдется.
Мы стояли возле машины («опель», что ли?), у Полины в руках — заветный чемоданчик. На бледном от электрического света лице улыбка.
— Не только поднимусь, Миша Скорее всего, переночую. Не возражаешь?
— Такая определенность всегда мне по душе.
— Что ж, тогда водителя, наверное, лучше отпустить?
Смешливо фыркнула, нагнулась к форточке:
— Саша, приедешь к семи утра.
— Слушаюсь, мадам! — донеслось как из проруби.
Перед тем как лечь, Полина долго плескалась в ванной, а еще раньше придирчиво осмотрела квартиру.
— Значит, это и есть твой дворец?
— Я доволен.
По-прежнему я не верил, что эта женщина, соблазнительная, как сто тысяч жен, и опасная, как змея, пришла, чтобы спать со мной. Не настолько поглупел к пятидесяти годам. Ей что-то было нужно от меня, но что?
Пока она была в ванной, я приготовил на кухне чай. Курил, глядя в темное окно, словно ожидал оттуда какого-то знака. Но знака не было. По правде говоря, в те минуты меня мало заботило, кто она такая и что вообще означает все это странное знакомство. Как робкий мальчик перед первым свиданием, я опасался совсем другого. Чего уж темнить, я боялся разочаровать ее в постели. Подобных женщин-победительниц, жриц любви, в моей довольно разнообразной жизни еще не случалось, и я допускал, что требования к партнеру у нее точно такие, как и ко всему остальному. Дай всего до отвала! Вероятно, такая женщина подбирает себе мужчину так же, как рьяная хозяйка покупает крепенький кочан капусты на рынке, ощупывая и охлопывая, проверяя, чтобы ни с какого бока не было гнильцы. Ежели, не дай Бог, обнаружит, что ей подсунули подпорченный товар… Причем, учитывая, судя по всему, богатейший сексуальный опыт Полины и то, что ее дружки, разумеется, преимущественно молоды и не урезают себя в парнинке, ее требовательность, скорее всего, как шутил один современный юморист, намного превосходит мои скромные совковые возможности.
Из ванной она вышла закутанная в мой старый, банный, утративший цвет халат, с умытым лицом, чистая, прибранная ко сну, и по ней никак не было заметно, что провела беспутный день. Подошла, наклонилась, заглянула в глаза. Удивительное лицо — нежное, покорное, домашнее, точно век тут жила.