Очарованный, я слушал открыв рот, и Полина, воспользовавшись моментом, пододвинула мне чашку ликера, которую я осушил не задумываясь.
— Если вы меня дурачите, — сказал я, — то не понимаю, зачем?
Полина вложила мне в руку крохотный бутерброд с гусиным паштетом.
— Милый, ты мне веришь?
— Конечно.
— В Переделкино я медитировала. Мариша неподалеку. Она окутана черной пеленой… Только ты можешь помочь. Послушай Эдичку, ведь он тебя выручил.
Фантасмагория — самурай, медитация — оказалась чрезмерной для моего рассудка. Впрочем, отчасти я был даже рад, что они нашли мне какое-то применение. Это вносило ясность в наши отношения.
— Хоть я не самурай, — заметил я, — но тоже хочется иногда совершить какую-нибудь глупость. Я согласен. Тем более, вряд ли, Эдуард, после психушки ты сумеешь придумать для меня что-нибудь похлеще.
— Зачем ты так? — укорила Полина.
— Имеет право, — сурово возразил Трубецкой. — Я поступил с Мишелем подло. Но скоро я себя реабилитирую.
Еще минут десять он внушал, что, как и кому я должен говорить, и вручил заранее приготовленную записку в заклеенном конверте с красивой французской маркой: Бастилия на фоне эвкалиптовой (?) рощи. Потом добавил, что в поход я пойду не один, а с Лизой.
— Лиза-то зачем? Она еще так молода.
— Обсуждать не будем, — отрезал Трубецкой. — Лиза всегда пригодится.
…На губах я ощущал терпкий, теплый поцелуй Полины, в ушах звучало волшебное: «До скорой встречи, родной!» — а уже водитель Витек на той же черной «волге» домчал нас с Лизой в Ясенево. По дороге я все же сумел его разговорить. Задал пять или шесть вопросов и на все получал в ответ односложное: «да», «нет», но на неловкое замечание о том, что Трубецкой, похоже, по национальности японец и не знаком ли Витек с его родителями, он вдруг недовольно буркнул:
— Эдика не трогай. Он не нам чета.
Гуднув на прощание, укатил, а мы с Лизой направились к дому. Инженер Володя сидел возле подъезда на лавочке, будто и не покидал ее никогда. Рядом бутылка пива, сигареты и зажигалка. При нашем появлении не смог сдержать изумленного возгласа.
— Господи, благослови! — и я его понял. Лиза, хотя и была костлява, выгодно отличалась от прежних моих подружек, Полины и Зинаиды Петровны, своей вопиющей молодостью. Чтобы усилить благоприятное впечатление, я по-хозяйски обнял девушку за плечи.
— Хорошо, что ты здесь, — я пожал Володе руку. — Помнишь, у тебя были запасные ключи от моей квартиры?
Володя кое-как поднялся с лавочки, но видно было, что в столбняке. Об этом же свидетельствовали и его слова.
— Пивка не хотите для начала?
— Местный алкоголик, — представил я его Лизе. — Но годится для мелких поручений. Услужлив, исполнителен.
— Нет у меня ключей, — сказал Володя, — и никогда не было.
— Что же делать, — огорчился я. — Придется искать слесаря. А это лишние траты.
— У вас какая дверь? — спросила Лиза — Железная?
— Да нет, обыкновенная.
— Можно ее вышибить.
— Ладно, — смилостивился Володя. — Сейчас принесу. Постерегите пока пиво.
Мы с Лизой присели, я задымил. В кустах возле детской площадки торчал тип с такой физиономией, которая не могла принадлежать благородному человеку. Я его приметил еще из арки.
— Видишь? — спросил у Лизы.
— Ага, топтун.
Значит, прав Трубецкой, недолго придется ждать.
Володя принес ключи, а я дал ему денег и отправил за спиртным. Что-то на душе кошки скребли, хотелось отвлечься.
Обитель моя Лизе понравилась. Если не считать слоя пыли на книжных полках, в общем квартира была в порядке. Чувствовалось, кто-то тут периодически прибирался.
— Вот здесь туалет, здесь ванная, — показал я Лизе.
— До прихода вашего друга все равно не успеем.
— Что — не успеем?
Сверкнула проказливым глазом.
— Как не стыдно, Лизетта!
— Что вы, Михаил Ильич, я совсем о другом.
Не знаю, какие на этот раз дал ей указания Трубецкой, но вела она себя игриво.
Десяти минут не прошло, как втроем уселись за стол. На нем дежурный набор промежуточного сословия: водка, пиво, колбаса, хлеб. Володя был поражен вторично, когда девушка отказалась от выпивки.
— Она спортсменка, — пояснил я.
— Это я понимаю, — закивал инженер. — Но глупо отказываться, когда наливают. Как-то даже недемократично… Каким же спортом вы увлекаетесь, Лиза?
— Пинг-понгом, — ответил я за Лизу.
— О-о, когда-то и я неплохо играл. В институтскую бытность. Надо нам как-нибудь с вами сразиться, Лиза.
— Не дай тебе Бог, Володечка, — искренне предостерег я.
Осушили по первой, пожевали колбаски. Лиза поставила чайник. Все было хорошо, уютно, по-домашнему, но портило настроение то, что приходилось прислушиваться к каждому звуку.
Володю на старые дрожжи быстро повело.
— Представьте себе, Лиза, — обратился он к девушке. — До вас здесь жила прелестная женщина по имени Зина. Мы симпатизировали друг другу. У нас даже намечалось нечто вроде душевного родства, если вы понимаете, о чем речь. Но однажды этот страшный человек ни с того ни с сего возревновал, и женщина исчезла. В прямом смысле. Больше ее нет нигде… Теперь вот вы, юная, доверчивая, непьющая.
— Я ему никто, — сказала Лиза. — Просто прислуга.
— Это меняет дело, — обрадовался Володя. — За убийство прислуги можно спросить по закону.
Пировали недолго, едва успели раздавить бутылку. Когда в дверь позвонили, Володя как раз делился своими сокровенными суждениями о любви. По его мнению, союз между мужчиной и женщиной может быть крепок лишь в том случае, если разница в возрасте между ними не превышает десяти лет. При разнице больше десяти лет брак неизбежно распадается, ибо его можно уподобить зданию, построенному на песке: внешне все благопристойно, надежно, двери и окна на месте, а фундамент гнилой. Но уж если разрыв достигает двадцати и более лет, то тут лишь полный кретин может на что-то надеяться. И дело здесь, как ни странно, не только в сексуальной несовместимости, хотя и это важно. Сексуальные отношения между пожилым мужчиной и молоденькой девушкой, как правило, замешены на взаимном обмане, притворстве, истерике, на извращенном представлении о половом акте, хотя, разумеется, встречаются седовласые живчики, особенно из числа так называемой гуманитарной богемы, которые вопреки природе пыжатся доказать, что в постели не уступят молодым кобелям. У этих удел незавидный. Кончают они обыкновенно инфарктом, разорением и клиническим слабоумием. Бывает их жалко до слез. Однако главная причина, повторил Володя, неустойчивости возрастных союзов кроется не в биологии, а в метафизической сущности человека. Пожилой дядек, будь он хоть трижды писателем или актером, и юная наяда настолько по-разному воспринимают окружающую среду, что легче представить совокупляющихся крокодила и голубку, чем соединенных духовной идеей старого маразматика и восторженную отроковицу.
Звонок раздался в тот момент, когда Володя перешел к историческим примерам, зачерпнув что-то аж из греческой мифологии, и, надо заметить, Лиза внимала его злонамеренной болтовне с каким-то подозрительным пристрастием.
Я пошел и, не спрашивая, открыл дверь. На пороге стоял Иван Викторович Федоренко собственной персоной, а с ним двое бугаев.
— Не ждал, Ильич?
— Почему не ждал? Как раз ждал. Проходите, пожалуйста.
Видно, инструкции бугаи получили еще по дороге, потому что, войдя в прихожую и притворив дверь, один из них первым делом вмазал мне увесистую затрещину, а второй, подхватив под микитки, смачно швырнул об стену. Вешалка повалилась, укрыв меня с головой старыми пальто, куртками и плащами.
— И это только начало, Ильич, — сообщил Федоренко, когда я выкарабкался из-под груды одежды. — Сейчас тебя немножечко помнут, а уж потом все обсудим.
Я не стал спорить:
— Это ваше право.
Один бугай, с перебитым носом, придававшим его роже заискивающее выражение, предложил перейти в комнату, где всем будет удобнее; Федоренко кивнул, и бугаи с гоготом потащили меня по коридору, но наткнулись на Лизу.