Захариэль находил его поведение странным, но никогда не выяснял с братом отношений. Он поступал так, как не мог поступить Немиэль, — старался не обращать на это внимания. И никогда не оспаривал слов Немиэля. Он спокойно слушал, игнорировал скрытую горечь и принимал их за добрые намерения. Поступить иначе означало бы для него поставить под удар их многолетнюю дружбу.
— Тебе повезло, — говорил Немиэль. — Если бы не удача и подоспевший брат Амадис, зверь перебил бы всех нас.
Захариэль не мог с этим спорить.
Спустя неделю приятели-претенденты, собравшись у тренировочных камер, попросили Захариэля поведать о сражении. Каждый раз, когда он рассказывал, как стоял перед чудовищем, повествование становилось еще более волнующим, чем это было на самом деле.
Его слушателям могло показаться, что он говорит о высоких идеалах и грандиозном приключении. Нельзя сказать, чтобы он лгал, хотя бы в деталях, просто понял, что повторение размывает границы его собственных переживаний. С каждым разом его рассказ все больше походил на волшебную сказку или миф.
В отчаянной и безумной горячке сражения все сводилось к битве между жизнью и смертью, а победа достигалась кровью, потом и слезами. Борьба была неравной, и Захариэль до самого конца считал, что чудовище их всех уничтожит. Тогда он был уверен, что ужасная пасть монстра, разинутая, словно готовая поглотить его бездна, — последнее, что он видит в жизни.
Если бы от него что-то и осталось в качестве надгробного камня, то только комок непереваренных обломков доспехов, оказавшихся несъедобными для хищника и выплюнутых спустя некоторое время.
Захариэль ожидал именно такого конца. Великий зверь казался ему слишком сильным, слишком грозным и слишком древним, чтобы его возможно было убить.
Если бы не брат Амадис, все так бы и случилось.
Но, повторяя свой рассказ, он не говорил братьям о своих мыслях. Его часто просили повторить историю сражения, но Захариэль быстро понял, что никто не хочет выслушивать его личные переживания. Все жаждали услышать нечто волнующее, историю о героических подвигах и рыцарской отваге, приведшей к неминуемому торжеству добра над злом.
Наверное, такова человеческая натура — его слушатели хотели видеть в нем героя. Они ждали от него уверенности, мудрости, учтивости, хладнокровия, стремительности, привлекательности, обаяния и даже вдохновения. Но истина заключалась в том, что Захариэль в тот момент искренне верил в скорую гибель. Он не позволил этой мысли поколебать свою решимость, но она все равно была.
Никто не хотел выслушивать эту истину.
Никто не хотел знать, что у героя глиняные ноги.
Впоследствии, в редкие моменты спокойной жизни, он будет удивляться недальновидности человеческих суждений.
Захариэль считал, что его победа имеет еще большую ценность из-за того, что он испытывал страх.
Однако другие кандидаты в рыцари считали неподобающим говорить о своих чувствах. Казалось, они считают страх постыдным грехом для человеческого сердца, а потому его слушатели хотели быть уверены, что их герои не испытывают таких эмоций. Как будто это могло помочь им самим когда-нибудь освободиться от собственных страхов.
Захариэлю это казалось неправильным.
Преодолеть страх можно лишь одним способом — противостоять ему. А если притворяться, что страха не существует или он может однажды испариться, будет еще хуже.
Часть 2
ЗВЕРЬ
Глава 5
Шли годы, и репутация Захариэля в Ордене значительно упрочилась. Сражение с крылатым монстром едва не стоило ему жизни, но в конечном счете пошло на пользу. Его имя стало известно старшим мастерам, и, хотя чудовище было убито братом Амадисом, рыцарь добился того, что каждый член Ордена узнал о храбрости Захариэля в этой схватке.
Погибших мальчиков похоронили с почестями, и жизнь пошла своим чередом. Претенденты по-прежнему тренировались и жили в стенах крепости-монастыря, постепенно продвигаясь по нелегкому пути к рыцарскому званию.
Захариэль не жалел сил на упражнения с пистолетом и мечом и твердо решил, что при следующей встрече с великим зверем ему не придется полагаться на чью-либо помощь. Он хотел быть готовым убить любое чудовище Калибана без малейшего промедления.
По окончании последнего урока мастер Рамиэль напутствовал своих воспитанников:
— Всегда помните, что вы не просто убийцы. Любой глупец может взять кинжал и попытаться всадить его в тело противника. Он может попробовать провести выпад, финт или парировать ответный удар. После соответствующего обучения он может стать специалистом. Но вы не такие или, надеюсь, не станете такими. Вы — претенденты на звание рыцаря Ордена и со временем станете защитниками народа Калибана.
— Прекрасные слова, правда? — сказал Немиэль, опускаясь на скамью для отдыха и вытирая лицо льняным полотенцем.
— Конечно прекрасные, — согласился Захариэль. — И за сотню раз повторений, что я их слышал, не стали хуже.
Урок был посвящен приемам защиты при бое с мечом на близкой дистанции, и после тренировки тела обоих мальчиков заблестели от пота. Их давнее соревнование по-прежнему продолжалось с переменным успехом, но в последнее время Немиэль стал понемногу вырываться вперед.
— Мастер Рамиэль очень любит цитировать «Изречения».
— Верно, и мне кажется, он считает всех нас похожими на Аттиаса, который записывает каждую услышанную цитату.
— Что ж, пока мы учимся сражаться, я готов время от времени выслушивать одно и то же, — сказал Немиэль.
— Надеюсь, — продолжил Захариэль, — что к следующей схватке с великим зверем мы будем более подготовленными.
Между ними воцарилось напряженное молчание. Захариэль в душе проклинал себя за упоминание о великих зверях. Эта тема каждый раз служила Немиэлю напоминанием, как его брат добился славы и общего признания, защищая товарищей до тех пор, пока не подоспел брат Амадис и не убил чудовище. А сам Немиэль тогда заработал только несколько дней лазарета.
— Как ты думаешь, чудовище было разумным существом? — спросил Немиэль.
— Какое чудовище? — откликнулся Захариэль, хотя прекрасно понимал, о чем идет речь.
— Крылатое чудовище, которое напало на нас несколько лет назад.
— Разумным? — повторил Захариэль. — Мне кажется, это зависит от того, что ты понимаешь под словом «разумный». Да, я думаю, оно обладало определенным интеллектом. Я твердо в этом уверен. Но было ли оно по-настоящему разумным? Помню, брат Амадис говорил, что показателем разумности можно считать способность существа планировать что-то заранее или использовать логическое мышление для решения каких-либо задач.
— А что думаешь ты, брат? — настаивал Немиэль. — Ты считаешь то чудовище разумным или нет?
— Я и сам не знаю. Мне кажется, человеческому разуму слишком трудно понять логику нечеловеческого существа. Я могу сказать только, что я тогда чувствовал.
— И что же ты чувствовал? — спросил Немиэль.
— Я ощущал себя мухой в паутине этого монстра.
Захариэль продернул промасленный лоскут через дуло пистолета и стер все следы недавней стрельбы. Оружие стало бить немного влево, и его результаты из-за этого оказались в самом низу таблицы общих показателей.
Когда Захариэль пожаловался на выявленный недостаток, рыцарь-оружейник просто посоветовал ему перед следующей стрельбой тщательнее вычистить пистолет. Оскорбительный намек привел Захариэля в ярость, но он все еще был претендентом и не имел права ответить полноправному рыцарю той же монетой.
Вместо этого Захариэль вежливо поблагодарил рыцаря-оружейника и вернулся в спальню, где открыл ящик с принадлежностями по уходу за оружием и стал педантично чистить каждую движущуюся часть механизма.
Однако он не ожидал от своего занятия никаких результатов. Захариэль подозревал, что недостаток обусловлен не остатками гари в дуле, а почтенным возрастом оружия, поскольку очень тщательно относился к уходу за доспехами и еще бережнее обращался с пистолетом.