— И даже он? — спросил Захариэль, переводя взгляд на Льва, чьи голова и плечи возвышались над окружающими рыцарями.
Аура задумчивости и отчужденности окружала этого человека, что издали было особенно заметно. Захариэль вспомнил разговор со Львом на смотровой площадке крепости и понял, что ощущение его обособленности в окружении людей усиливается странным образом.
— Нет, здесь ты прав, — признал Лютер. — Мой брат склонен к одиночеству. Он всегда был таким. Но это не из-за недостатка чувства юмора. Скорее, дело в обратном. Ты должен помнить, что он не только превосходный воин, он — гений. Его разум представляет собой слишком тонкий и сложный инструмент, и в юморе он проявляет себя с таким же блеском, как и во всех остальных видах деятельности. Когда брат шутит, его никто не понимает. Его шутки слишком высоки и замысловаты для наших примитивных умов. Они не попадают в цель.
Лицо Лютера при взгляде на Льва омрачилось мимолетной грустью. Захариэль, заметив облачко печали, почувствовал, что словно нечаянно коснулся глубоко личного горя. Но теперь он яснее ощущал сильнейшую связь между Лютером и Львом, так похожую на эмоциональную привязанность между ним и Немиэлем.
И еще он понял, каким величием обладает Лютер, даже если это и не всегда очевидно для большинства окружающих его людей. Он обладал феноменальными талантами во многих областях и был не только превосходным воином и охотником, но и прирожденным лидером. После Лиона Эль-Джонсона Лютер был самым удачливым истребителем великих зверей на всем Калибане.
В любую другую эпоху Лютера бы считали величайшим героем своего времени. Он давно стал неизменным любимцем жителей Калибана, отметивших его внутренние качества, такие как веселый нрав и холодная рассудочность во времена кризисов, а также величие его замыслов. Трагедия Лютера состояла в том, что он родился в одно время с человеком, с которым невозможно было сравниться. В тот день, когда он встретил Джонсона в лесу и решил приобщить к цивилизации, его собственная легенда была закончена.
С того момента и до самой смерти он был обречен жить в тени Льва.
По мнению Захариэля, искренняя и непринужденная привязанность Лютера ко Льву сильнее всего свидетельствовала о его высочайших качествах. Многие люди в его положении могли поддаться ревности и стараться преуменьшить успехи Джонсона. Но только не Лютер — он был совсем не таким.
С поистине братской преданностью он направил все свои усилия на то, чтобы замыслы Льва обрели всеобщую поддержку. Лютер нес такую же ответственность за кампанию по уничтожению великих зверей, как и Джонсон, но, по мере того как кампания близилась к завершению, все почести доставались не Лютеру, а Льву.
И в этом человеке Захариэль не заметил ни капли горечи, поскольку Лютер, очевидно, смирился со своей ролью в истории быть вторым после своего брата.
— Мой брат очень одаренный человек, — сказал Лютер, все еще глядя на Льва. — Как мне кажется, второго такого нет и никогда не было. Я даже уверен, никто из ныне живущих не может с ним сравниться. А тебе известно, что он превосходный имитатор?
— Лев? Нет, я об этом не знал.
— Он может воспроизвести голос любого существа на Калибане, от охотничьего крика какого-нибудь хищника до брачных песен сиринкса. А еще у него превосходный голос. Он знает все старинные песни и народные мелодии Калибана. Если бы ты услышал, как он исполняет «Леса моих отцов», на твоих глазах, несомненно, появились бы слезы. Насколько мне известно, он никогда не пробовал себя в сочинении собственной музыки, но можешь быть уверен, результаты творчества были бы потрясающими. Мой брат преуспевает в любом занятии, к которому прикладывает руки, и в этом его трагедия.
— Какая же это трагедия? — опешил Захариэль. — Как можно называть трагедией успехи во всем?
— Ну, возможно, «трагедия» — слишком сильно сказано, — пожал плечами Лютер, снова оборачиваясь к Захариэлю. — Но ты должен помнить, что мой брат уникален. Он никогда не рассказывал о своем происхождении — для него это такая же тайна, как и для всех остальных. Можно подумать, что это не рожденный женщиной человек, как каждый из нас, а бог или полубог, сошедший на землю. Мой брат без всякой вины с его стороны обречен на одиночество. У него настолько быстрое и неординарное мышление, что даже я, хоть и знаю его уже много лет и должен бы привыкнуть к ходу его мыслей, не всегда успеваю за его рассуждениями.
Подумай, как это должно быть для него утомительно, — продолжал Лютер. — Не пойми меня превратно, мой брат любит Калибан и любит Орден. Но иногда он, вероятно, чувствует себя великаном среди пигмеев — как в физическом, так и в умственном отношении. Лорд Символ говорит, что развитие интеллекта происходит лишь при условии свободного обмена идеями между равными личностями, но моему брату нет равных, по крайней мере на Калибане. Здесь, в Ордене, он находит выход своей энергии, поддержку товарищей и цель в своей деятельности. Он ощущает нашу привязанность. Мы все пойдем за ним навстречу смерти, но для полноценной жизни этого недостаточно. Мой брат одинок, несмотря на окружающих его друзей и последователей. На Калибане нет никого, равного ему, и Лев остается самым одиноким человеком во всем мире.
— Я никогда не думал о нем с этой точки зрения, — признался Захариэль.
— Возможно, тебе и не следовало этого делать, — сказал Лютер, качая головой. Он взял кубок и с преувеличенной серьезностью принюхался к вину. — Послушай, я каким-то образом умудрился превратить веселый праздник в унылую панихиду. Придется сказать виночерпию Ордена пару слов насчет того, какие вина он выставляет на стол. Сегодняшние напитки, вместо того чтобы веселить, настраивают меня на мрачные размышления. А кроме того, оставляют во рту неприятное послевкусие. Подумать только, ведь я подошел к тебе с единственной целью: принести свои извинения за роль дьявола.
— Роль дьявола?
— Вспомни первую церемонию посвящения, когда ты еще только пришел в Орден, — пояснил ему Лютер. — Все это является частью обычного ритуала. Тебе задавали вопросы три экзаменатора. И один из них все время пытался унизить тебя и подвергнуть сомнению все качества, необходимые для обучения. Этот экзаменатор должен отыскать недостатки в любых словах или поступках претендента на рыцарское звание. Его и называют дьяволом. Конечно, чисто символически, исходя из каких-то старинных суеверий. Наверное, лорд Символ мог бы рассказать тебе об этом подробнее. А я только хотел заверить, что в моем отношении не было ничего личного, я просто исполнял ритуальную роль, вот и все. Ее исполнитель каждый раз меняется, и лишь по чистой случайности в тот раз изображать дьявола выпало мне. Я никогда не сомневался в твоих способностях, наоборот, считаю, что ты сможешь стать самым лучшим и достойным из нас.
Лютер, протянув руку, обхватил ладонью предплечье Захариэля чуть пониже локтя, и тот ответил ему таким же рукопожатием — традиционным для Калибана дружеским жестом.
— Я поздравляю тебя, cap Захариэль, — произнес Лютер, глядя поверх его плеча на собравшихся рыцарей. — А теперь мне пора пройтись по залу и переговорить еще с несколькими рыцарями.
Перед тем как уйти, он еще раз взглянул на Захариэля:
— Да, если тебе когда-нибудь понадобится совет, ты знаешь, к кому обратиться. Не стесняйся, приходи в любое время. Если у тебя появятся проблемы, я всегда готов выслушать.
В тот вечер Захариэль успел поговорить и с мастером Рамиэлем, и с Немиэлем. Его брат, казалось, был очень взволнован тем, что Захариэль наконец стал одним из рыцарей Ордена. Сам Захариэль, не испытывая особой тяги к алкоголю, лишь изредка отхлебывал вино из своего кубка, а вот Немиэль гораздо интенсивнее утолял свою жажду.
Пока Захариэль охотился на чудовище из Эндриаго, Немиэль бросил вызов другому великому зверю, отправился в поход и, словно продолжая вечное соперничество с братом, вернулся в Алдарух за неделю до возвращения Захариэля.