— Брат Ульент? Вот как его зовут? Я даже этого не знал.
— Тогда почему ты бросился за ним в толпу? — спросил Мидрис.
— Я увидел его лицо… Оно как-то… не знаю… Оно отличалось от других.
— Отличалось от других? — повторил Исрафаэль. — И это все? Одно лицо в многотысячной толпе — и ты смог его заметить?
— Я чувствовал, что-то не так, — объяснил Захариэль. — Я просто знал, что в толпе что-то происходит, а когда окликнул этого человека, он побежал.
— Вы видите?! — воскликнул Мидрис. — Он лжет. Надо прибегнуть к боли и добиться вразумительного признания.
— Признания?! — крикнул Захариэль. — Нет! Я пытаюсь рассказать вам о том, что произошло!
— Ложь! — бросил Мидрис. — Признайся, ты с самого начала принимал участие в заговоре! Ты прекрасно знал о планах Ульента, а потом испугался. Ты предатель и трус!
— Я не трус! — возмутился Захариэль.
— Но ты не отрицаешь, что ты предатель?
— Конечно отрицаю! Ты извращаешь мои слова!
— Он говорит как настоящий заговорщик, — сказал Мидрис. — И зачем мы только тратим на него время?
— Ну, заговорщик он или нет, он может знать личности других соучастников, — заметил Исрафаэль. — Так или иначе он все нам расскажет.
— Пожалуйста, брат Исрафаэль, — закричал Захариэль, — ты же знаешь, что я не предатель, скажи им!
Голоса продолжали преследовать его из темноты, и каждый выпад невидимого противника ранил Захариэля ужасными обвинениями. С каждой новой жестокой фразой в груди его все сильнее разгоралась ярость. Если уж они намерены казнить его за какое-то воображаемое предательство, он не собирается доставлять им удовольствие и молить о пощаде.
— Я не совершил ничего плохого! — крикнул Захариэль. — Я — рыцарь Ордена!
— Ты — ничтожество! — взревел Мидрис. — Ты — смертный, посмевший примкнуть к врагам Империума. Для такого, как ты, ни одна казнь не будет слишком жестокой.
— Я же остановил его, разве не так? — протестовал Захариэль. — Неужели вы так глупы, что не понимаете этого?
В темноте к его горлу взметнулась рука, и хотя Захариэль не мог ее видеть, он ощутил угрозу и едва не вскрикнул от боли в поврежденном горле.
— Я тебя убью за такие слова?! — прорычал Мидрис.
— Уложи его, Мидрис, — послышался голос Исрафаэля. — Я загляну в него.
Захариэля бросили на металлический пол темного зала, и он мгновенно скорчился, почувствовав приближение еще одного воина. Тяжелые шаги затихли рядом с его головой, а от усилившегося холода по телу пробежала дрожь.
— Брат Исрафаэль? — неуверенно спросил он.
— Да, Захариэль, это я, — ответил Астартес.
Захариэль почувствовал, как на голову опустилась обнаженная рука с массивными пальцами, которые слегка подрагивали от странного внутреннего движения.
Внезапно пучок энергии, словно выброс адреналина, пронзил тело юноши, и Захариэль невольно вскрикнул. Он почувствовал, что становится каким-то сонным и безвольным, попытался бороться с этим, но силы быстро иссякали, и он с трудом удерживал сознание, а чье-то постороннее вмешательство уже просеивало его воспоминания.
На языке появился металлический привкус, хотя губы были плотно сжаты от боли. Мозг Захариэля заполнился ослепительно ярким светом, неведомая сила, используемая Исрафаэлем, пыталась проникнуть в самые потаенные мысли. Чьи-то раскаленные пальцы шарили внутри его черепа, Захариэль снова пронзительно вскрикнул и обратился к той самой силе, которая помогла ему победить монстра из Эндриаго.
— Убирайся из моей головы! — закричал он, и вторгшаяся сила немного отступила перед его решительностью.
В голове вспыхнули мерцающие образы, перед глазами появилась светящаяся серебристая паутина лучей, потом проявились силуэты воинов в тяжелых доспехах, и их тела возникли в том же виде, в каком некогда предстало чудовище.
Захариэль повернул голову и увидел, что находится в круглой комнате, почти точно такой же, как Круглый Зал на Калибане. Грани всех поверхностей испускали неяркое сияние, словно над ними плясали мерцающие пылинки, и Астартес он видел совершенно отчетливо, как будто каждый был ярко освещен.
— Я вас вижу, — произнес он.
Он увидел, как Астартес в замешательстве переглянулись, удивляясь его растущей силе. Но в следующее мгновение серебристые контуры померкли и его мозг ощутил мощное давление посторонних сил.
— Осторожнее, Захариэль, — услышал он успокаивающий, но какой-то бесплотный голос, и от этих слов моментально затихла боль, пронизывающая каждый нерв. — Ты еще не умеешь пользоваться своей силой, а с ней нельзя обращаться опрометчиво. Даже самые могущественные существа из нашего племени не ведают всех опасностей подобных вещей.
Несмотря на то что Захариэль ясно слышал этот голос, он был уверен, что слова предназначаются только ему, не достигая слуха ни Мидриса, ни Исрафаэля. Как голос находил дорогу в его мысли, он не мог даже представить, однако подозревал, что это та самая сила, благодаря которой он убил великого зверя из Эндриаго, та самая, которой невидимый собеседник пропитал его тело.
Голос исчез, едва успев прозвучать, и Захариэль вздрогнул, когда к нему снова обратился брат Исрафаэль:
— Знаешь, я могу извлечь из твоей головы все необходимые сведения и без твоего согласия, но от тебя тогда останется гораздо меньше, чем было, а может, и вовсе ничего. Для тебя будет лучше, если ты сам добровольно все расскажешь.
Давление на мозг прекратилось, и Захариэль, мучительно застонав, распростерся на металлическом полу.
— Хорошо, — сказал он. — Я все вам расскажу.
Захариэль заставил себя подняться на ноги и гордо выпрямился перед своими обвинителями, твердо решив не показывать страха. При вступлении в Орден на первом же испытании он противостоял допросу, учиненному Львом, Лютером и лордом Символом, и это дознание решил встретить с не меньшей отвагой.
Серебристое сияние к тому времени окончательно рассеялось, и свой рассказ Захариэль излагал в полной темноте.
Он рассказал о тайном собрании заговорщиков в подземелье под Круглым Залом Алдаруха, но опустил участие в этом мероприятии своего брата Немиэля. Он сознавал, что даже одно упоминание его имени вызвало бы проклятия со стороны Астартес. Ошибка Немиэля была обусловлена наивностью, так же как и участие самого Захариэля, и он надеялся, что воины ему поверят.
Лучше пусть они увидят в нем молодого и глупого мальчишку, чем убежденного предателя.
Он рассказал о четверых мятежниках, чьи лица скрывались под капюшонами, и о том, как той ночью случайно увидел черты лица одного из воинов, что впоследствии помогло определить его в толпе.
И еще Захариэль поведал о странном ощущении грозящей беды, когда вместе с остальным отрядом почетной стражи шагал вслед за Львом к месту встречи Императора.
На этот раз никто не сомневался, что он мог узнать в толпе брата Ульента, хотя Захариэль заметил, что его таинственное предвидение опасности сильно заинтересовало брата Исрафаэля.
Потом ему снова и снова задавали одни и те же вопросы, и каждый раз Захариэль давал одни и те же ответы. И он ощущал в голове присутствие силы брата Исрафаэля и его неослабное внимание в поисках обмана или скрытности. Если Исрафаэль и уловил его уклончивость в отношении причины присутствия на собрании, он ничем этого не показал, и Захариэль внезапно понял, что брат Исрафаэль не хочет углубляться в эту часть истории.
Интуиция подсказала юному рыцарю, что библиарий желает оправдать его, чтобы продолжать обучение использованию загадочной силы. Это открытие придало Захариэлю храбрости, и его рассказ стал еще более уверенным.
Он в очередной раз закончил отчет схваткой с братом Ульентом, и тогда враждебность, еще недавно ужасавшая его своей интенсивностью, постепенно рассеялась и уступила место зарождающемуся восхищению.
Наконец мысленное прикосновение брата Исрафаэля исчезло, и с сознания Захариэля будто свалилась огромная тяжесть, о которой он до этого момента и не подозревал.
В комнате постепенно стало светлее, но на этот раз свет поступал из внешних источников. Белые шары, висевшие на стенах, начали накаляться, и Захариэль, лишь мельком взглянув на стоявших вокруг тюремщиков, прикрыл глаза ладонью.