Но едва Антон погружал руки в фарш, на смену ему тотчас являлся Антуан. Раздраженно процеживая сквозь тонкие сильные пальцы мясное руно, он фыркал: слишком просто, нужно эффектнее, элегантнее - и тянулся к армии баночек с экзотическими специями.
Гости, критики, журналисты - все были в восторге от новых домашних колбасок Антуана. Гений величаво принимал комплименты и поздравления. Но Антуан... нет, Антон, к золотистым колбаскам «от шефа» никогда не притрагивался. Это было бы предательством по отношению... к «сосисям».
Раз или два он после очередного колбасного триумфа срывался в родовое гнездо, упрашивал бабушку достать глубокую сковороду...
Но годы брали свое, ее руки все больше дрожали, время, обвиваясь вокруг ее пальцем, колдующих над сковородой, текло для бабушки все медленнее - «сосиси» подгорали, и Антон не мог сказать бабушке, чтобы сняла с огня сковороду пораньше, боялся обидеть.
Измучив язык и нёбо обугленными трупиками детских воспоминаний, он уезжал. И однажды уехал навсегда, не желая смотреть, как угасает самое дорогое в его жизни. Бабушка сердилась и грустила - не говорила прямо, но сам тон ее голоса в телефонной трубке говорил яснее слов. Потом родился Митя - и занял место Антона возле бабушки. Антон не ревновал. Лучшего детства для сына он не мог представить. Митя с восторгом рассказывал, как они сушат травы и кишки для колбас, какие дрова готовят для домашней коптильни, как чудесно вздыхает фарш под руками бабушки, ластится к ладони, ловя на дразнящий розовый язык кристаллики соли.
Все было хорошо. Вместе с попытками воссоздать на кухне ресторана «сосисю» ушли в прошлое и страхи...
Зря он приехал. Бабушка места себе не находила от волнения. Она стала совсем старой, маленькой и сухой, как копченая свиная лопаточка. Вымученно улыбалась и говорила опасливой скороговоркой, словно видела перед собой не Антона - а важного столичного повара, перед которым невольно трепетала. Иногда она сердилась на себя за это - и тогда принималась ругаться и гонять домашних.
А потом удумала... приготовить внуку «сосиси».
Антон поцеловал бабушку в сухой лоб и пошел за новой порцией колбасок.
Они висели там же, где прежде, любовно перевязанные, на своих жердочках. Антон снял связку и, не удержавшись, поднес к лицу, вдохнул знакомый запах. Простой, родной, тот самый.
«Сосиси» мягко легли в прогретое масло. Оно удовлетворенно зашипело, распахивая и тотчас зажмуривая сотни глаз-пузырьков. Колбаски, словно дирижабли, плыли в нем, переваливаясь. Аромат - еще не цветок, а туго скрученный бутон - закачался в воздухе, дрязня, готовый раскрыться, не на сковороде - на языке, едва коснувшись лепестками нёба.
- О, сосиси! - Потирая руки, в дверях стоял Митя. Он плеснул на лицо из умывальника и сел.
Колбаски, воркуя и булькая, покатились на большую тарелку. Митя тотчас загарпунил одну вилкой и с наслаждением надкусил:
- Ммм, утро с сосисями - это пять.
А потом, нагнувшись к уху отца, прошептал:
- Недодержал. У бабуси круче.
Она не услышала. Улыбалась, зажмурившись от удовольствия. За щекой таяла, отцветая пышными кистями вкуса, «сосися».