– Но это в самый период нереста леща, язя, – сказал Кузнецов.
– Да! – согласился Бородин. – Грошев с Муруговым немножко поботали, поставив ботальную сеть. Принесли полведра мелкой рыбы, окуней, плотвы и двух щурят, примерно по полкилограмма. Я стал чистить рыбу и варить уху.
Услышал на берегу омута крики и ругань. Но, как вы знаете, мы имеем личное оружие. Я пощупал в кармане, пистолет со мной, и побежал к ругающимся. Смотрю, мужик с черной бородой едет на лодке по омуту, багром зацепляет сети и тащит их к выходу из омута. Я подбежал к омуту с пистолетом в руке и крикнул: «Немедленно прекрати! Иначе я вынужден применить оружие». Он посмотрел на меня, улыбнулся, показал длинные белые зубы. «Не пугай, начальник. У меня дома жена, от таких штучек, как у тебя в руках, она может сойти с ума. Такими вещами не шутят». Я взвел курок, и тут же раздался выстрел из ружья. Я даже не заметил, как у него в руках появилось ружье. Он спокойно сказал: «Спрячь свою железку. Сетями ловить рыбу не положено, а сейчас и вовсе ничем, потому что рыба бьет икру». Муругов с Грошевым бегали по берегу и кричали: «Стреляй его, гада!» Шурочков стоял в кустах, не показывался Карбышу. Он крикнул своим басом: «Ребята, кончайте скандалить, он прав». Тогда только и до меня дошло, что мы делаем. Мы – браконьеры. Грошев и Муругов тоже замолчали.
Карбыш подтащил к берегу спутанные сети, сказал: «Возьмите сети и больше не ставьте. Позаботьтесь о будущем урожае рыбы. Уху любите не только вы, ее любят все люди, но варить ее надо знать время, а не во вред всему». Он как появился, так и скрылся на своей маленькой лодке. Вот так я познакомился с Карбышем.
– Хорошее знакомство, – подтвердил Зимин. – Он, оказывается, правильный мужик.
– Не совсем, – сказал Бородин. – Если бы был хороший, Трифонов за него держался бы обеими руками. Тем более рыбак и охотник, а у Трифонова почти каждый день гости.
Кузнецов посмотрел на Бородина внимательно, как будто впервые его увидел, думал, как ответить, но не нашел нужных слов, промолчал. Зимин снова клал мед в стакан с самогоном и мешал чайной ложкой. Бородин последовал его примеру. Все трое молчали, воцарилась тишина.
Нарушил молчание Бородин. Он спросил Кузнецова:
– Как в Венецком отделении обстоят дела с кормами?
– Плохо, – сказал Кузнецов. – Скоро с крыш будем солому снимать, а двадцать пять гектаров овса запахали зяблевой вспашкой. Если бы выкосить и убрать, сейчас бы все пригодилось.
– Об этом я не слышал, – сказал Бородин и смотрел на Зимина.
– Правда, – сказал Зимин. – Товарищи с области собирались приехать на охоту. Чистов думал, чем черт не шутит, когда Бог спит. Вдруг выгонят зайца на это овсяное поле. Тут позор совхозу. Вторая половина октября, а овес не убран. Поэтому приказал Трифонову: «Спрячь все концы в воду». Трифонов не любит головой думать. Решил, раз спрятать, то перепахать.
– Все ясно, – согласился Бородин.
Долго они сидели у Кузнецова. Расстались, когда стало темно.
Глава двадцать шестая
В народе говорят, что электрические заряды в кучевых облаках накапливаются не мгновенно, а постепенно, после чего разражается гроза.
Прежде чем грозе разразиться в лесхозе, директор Ладыжев приревновал свою жену к лесничему Калинцеву, у которого она работала бухгалтером. Ревность имела основание. В конторе лесничества Калинцев почти ежедневно устраивал пьянки, изредка в них принимала участие и жена Ладыжева. Она, в свою очередь, ревновала своего мужа к Розе Дубровиной и в то же время была ее лучшей подругой. Роза работала инженером лесного хозяйства в лесхозе. Ладыжев был к Розе неравнодушен, и в то же время Роза ему ни в чем не отказывала. Ездили они часто на пару в Венецкое лесничество с ночлегом. Муж Розы Дубровин тяжело болел туберкулезом. Видя свою заблудшую жену, которая на его глазах обнималась и целовалась с Ладыжевым, стал пить водку. В период лечения в Павловском тубдиспансере напивался, как говорят, до чертиков. Поэтому его, недолечившегося, досрочно выписывали.
Главный лесничий лесхоза Крутов, или, как все его звали, Поликарпович, пил запоями. Отправлялся на целую неделю в одно из лесничеств и по очереди обходил лесников, вымогая подаяние водкой. Обстановка в лесхозе создалась нестерпимая.
Лесничий Калинцев был нечист на руку. На обдир и мочку луба своих рабочих не привлекал, а брал со стороны из деревни Наумовки Арзамасского района. Те работали не за деньги, а за мочало. В свою долю бригада включала и Калинцева. После реализации, можно сказать, украденного или присвоенного мочала бригада вручала Калинцеву три с половиной тысячи рублей. Об этом пронюхала Роза Дубровина. Ладыжев тут же создал комиссию и послал ее проверить махинации.
Люди были допрошены. Не все, но ободранные липы были пересчитаны. Уголовное дело в отношении Калинцева передали в народный суд. Чтобы навсегда избавиться от Калинцева, Ладыжев с Поликарповичем и Розой пошли к Чистову. Материалов было собрано более чем достаточно, можно было не только уволить, но и посадить в тюрьму на длительный срок. Но Калинцев заранее это предвидел и через своих ходатаев Андронова, работавшего тогда завотделом пропаганды и агитации райкома, и Мишу Попова, директора совхоза, вручил Чистову подарок. Привез ему и его тестю по десять кубометров дров. Также организовал тестю уборку и вывозку сена. Отец Калинцева, Иван Иванович, подарил Чистову два улья пчел и тридцать килограмм меда. Несмотря на наговоры сотрудников, Чистов узрел в Калинцеве перспективного человека, тем более тот заочно учился уже на третьем курсе лесного института.
Делегация лесхоза во главе с Ладыжевым надеялась, что песенка Калинцева спета. Чистов уже был осведомлен, по какому вопросу пожаловали товарищи из лесхоза. Он выслушал их внимательно, говорили больше Ладыжев и Роза Дубровина, Поликарпович молчал.
– Ваше мнение, Поликарпович, как секретаря парторганизации? – спросил Чистов.
Поликарпович встал.
– Что я могу сказать, Анатолий Алексеевич? Калинцев как специалист и человек неплохой. Что у него получилось с этим злосчастным мочалом, не скажу, – и сел.
Чистов, улыбаясь, посмотрел в глаза Крутову. Подумал: «А все-таки ты мужик неплохой». Гнев свой обрушил на Ладыжева. Встал на защиту Калинцева.
– Уволить Калинцева я не разрешаю. Ничего противозаконного он не сделал. А если есть какая малость, пусть разбирает суд.
На этом аудиенция закончилась.
Вскоре Калинцева судили. Получил он десять месяцев принудительных работ с вычетом 25 процентов. После суда обстановка в лесхозе стала напряженной. Ладыжев понял, что поддержки от Крутова как главного лесничего и секретаря парторганизации не будет. Крутов в глазах Ладыжева стал выглядеть беспринципным, безвольным человеком, поэтому от него надо было не спеша избавляться. На очередном отчетно-выборном партийном собрании Поликарповича больше не избрали секретарем парторганизации, а через год Ладыжев поставил Крутова перед фактом, уволил его со строгим партийным взысканием. Чистов сказал Крутову:
– Немедленно уезжай из района, работы тебе не дадим.
Поликарпович три месяца не работал и пошел к Чистову. Чистов его принял.
– Что я тебе должен сказать, Поликарпович? Работу ищи сам. Найдешь – я не возражаю.
– Я нашел, Анатолий Алексеевич. Директор промкомбината Цаплин берет меня главным инженером.
– Я не возражаю, Поликарпович, но смотри, если такое еще раз повторится, будем судить и исключим из партии.
– Не повторится, – заверил Крутов.
После ухода Крутова из лесхоза главным лесничим приехал Назаров, специалист, инженер со стажем работы главным лесничим и директором лесхоза.
Для Калинцева в лесхозе были созданы невыносимые условия. За каждым его шагом следили Дубровина и Ладыжев, все фиксировали, накапливали материал. Секретарем парторганизации был избран Киселев Иван, помощник Калинцева. Киселев знал все повадки и проделки Калинцева и тоже все мотал себе на ус, но знал, что жаловаться бесполезно, если сам Чистов взял его под защиту.