Сулимов пригласил землеустроителя Николая Астафьева. Посадил Зимина и Астафьева в свою автомашину и увез в Николаевку. Зимин позвонил лесничему Венецкого лесничества Ивану Камшилину, чтобы он выехал сам и захватил бланки акта технического обслуживания. Камшилин знал партизанские замашки Кондукова, сам не поехал, а послал своего помощника Бородавину. Бородавина приехала, и приступили к отводу. Участок был отведен, материал отвода Зимин обработал камерально и вместе с решением райисполкома отослал в управление лесного хозяйства. Благов запротестовал, весь материал продержал у себя в столе четыре месяца.
Кондуков, не ожидая решения облисполкома, часть леса продал на корню молдаванам. Те приступили к рубке. Лесничий Камшилин обнаружил это, когда уже было срублено около 2 гектаров. Сообщил об этом Зимину в лесхоз. Зимин приказал составить акт. При составлении акта выяснилось, что рубку леса санкционировал Сулимов. Зимин пытался уладить на месте и на срубленный лес выписать лесорубочный билет, то есть отвести колхозу делянку. Директор лесхоза Глебов только этого и ждал, тут же позвонил Благову и просил выслать представителей управления, ссылаясь на то, что самовольная рубка якобы разрешена главным лесничим лесхоза Зиминым.
Из управления была командирована целая комиссия из шести человек во главе с начальником охраны леса Кочежковым. Председатель колхоза Кондуков не захотел брать на себя вину и подводить секретаря райкома Сулимова, поэтому все свалил на Зимина. Якобы Зимин ему устно разрешил рубку леса. Кочежков не захотел разбираться. Свалил всю вину на Зимина. Работу и результаты расследования никто не проанализировал. Козлом отпущения остался Зимин. Даже никто не задал себе вопроса, как все произошло на самом деле.
Чистов об этом случае все знал. Он в то время только что вернулся в район после окончания высшей партийной школы. Присутствовал при разговоре Зимина с Сулимовым. Зимин просил снять с партучета в районе в связи с переездом в Киргизию, в город Фрунзе, где он устроился работать на мебельный комбинат и имел запрос с фрунзенского горкома партии на снятие с партучета и пересылку учетной карточки. При этом неприятном разговоре, кроме Чистова, в кабинете Сулимова присутствовал инструктор обкома партии Савровский.
– Андрей Михайлович, – просил Зимин, – дайте открепительный талон, и я уеду. Учетную карточку отошлет Соколова Вера почтой.
– Не проси, Ульян Александрович, – говорил Сулимов. – Из района я вас никуда не пущу.
– Но я же принесу больше пользы государству, если буду работать по специальности, – жаловался Зимин и смотрел на Савровского и Чистова, как бы прося их заступиться. – Я имею высшее образование. Окончил Ленинградскую лесотехническую академию. Государство на меня тратило средства.
– Знаю, – нервно отвечал Сулимов, – но никуда ты от нас не уедешь. Ты в моих руках. Захочу, сделаю тебя рабочим. Будешь в лесхозе сколачивать ящики.
Зимин смотрел на него внимательно, молчал и думал: «Ничего из этого, товарищ Сулимов, не выйдет».
К концу беседы за Зимина заступился Чистов:
– Почему вы держите его на цепи? Надо отпустить. Скатертью дорога. Человек имеет высшее образование, пусть работает на благо нашей родины.
– Тогда пусть сдает государству свой личный дом, – возразил Сулимов.
– Пожалуйста, платите деньги и берите, – сказал Зимин. – Я его не украл, а выстроил на свои личные.
– Оценим и заплатим, – ответил Сулимов, – но только по государственным ценам.
– Не возражаю, – ответил Зимин, – но где вы только такие цены найдете.
– Не сомневайся, найдем, – возразил Сулимов.
Савровский тоже поддержал Зимина:
– Андрей Михайлович, мне кажется, надо отпустить.
– Никогда, – краснея, сказал Сулимов. – Пока дом не сдаст государству, не отпущу.
– Никогда этого не будет, Андрей Михайлович, – возразил Зимин и не простившись вышел из кабинета.
Зимин больше двух месяцев не работал. В конце сентября 1961 года был назначен директором Лесуновского торфопредприятия. Так Зимин и остался в Сосновском. Если бы не Сулимов, он давно бы жил на юге, в солнечной Киргизии.
По возвращении из Горького Чистов пригласил Зимина на квартиру. Улыбаясь, протянул ему руку.
– Ульян Александрович, вопрос решен. Ты – директор лесхоза. Завтра к восьми часам приходи в райком. Я напишу рекомендацию. Поедешь в Горький увольняться и оформляться. Рад я за тебя, все обошлось благополучно. Магарыч с тебя.
– Креста на тебе нет, Анатолий Алексеевич, – вмешалась Антонида Васильевна. – Человек в гости пришел, а ты магарыч просишь. Мой руки и садись за стол, Ульян Александрович. У меня для вас приготовлено кое-что вкусное.
– Что ты, мать, конфузишь меня. К слову пришлось, поэтому про магарыч сказал.
Антонида Васильевна поставила на стол глиняную плошку с карасями, запеченными с яйцами и в сметане. В русской печи караси настолько пропеклись, что все кости превратились в мякоть. Поставила на стол бутылку «Столичной», улыбаясь сказала:
– Приступайте, мужички, и мне налейте, – поставила перед мужем 25-граммовую рюмку, – это мне.
Зимин ел мало. Зато Чистов с большим аппетитом отправлял в рот карасей и не спеша жевал.
– На днях на очередное бюро пригласим Ладыжева и дадим ему под самую завязку. Благов мне сказал: «Если только накажете Ладыжева, даже выговором, я его переводить никуда не буду. Пусть остается у вас в районе». Я ему ответил: «Пусть сам устраивается на работу. Мы, то есть райком, руководящей работы ему не дадим».
– Анатолий Алексеевич, – сказал Зимин, – Ладыжева наказывать не надо. Пусть уезжает.
– Никогда, – краснея, с набитым карасями ртом, возразил Чистов.
– Вам виднее, Анатолий Алексеевич, – сказал Зимин. – Если вы его накажете, он останется в Сосновском. Во-первых, им будет занята квартира. Сами знаете, главный лесничий Назаров живет на частной квартире. Во-вторых, он будет ходить к вам каждый день в райком и просить работу. Пройдет месяц-два, и вы будете вынуждены направить его куда-нибудь на работу. Так же получилось с Крутовым. Бюро райкома вынесло строгий выговор, предложило снять его с должности главного лесничего. Управление лесного хозяйства уволило совсем из системы. Благов провинившихся с выговорами по партийной линии не хочет переводить в другие лесхозы.
– Боится за свою шкуру, – подтвердил Чистов.
– Анатолий Алексеевич, Поликарпович часто к вам ходил, и вы были вынуждены уговорить директора промкомбината Цаплина принять его на работу главным инженером.
– Что верно, то верно, – подтвердил Чистов. – Над этим вопросом надо подумать. Ладыжев, мне говорили, уже уехал в Ковернино директором лесхоза.
– Неправда, – возразил Зимин. – Ладыжев уедет в Ковернино лишь в том случае, если вы его не накажете по партийной линии. Должность директора Ковернинского лесхоза свободна. На Ладыжева как кандидата в Ковернино пока только предположения. Спасибо, Анатолий Алексеевич, за вашу большую заботу обо мне. До свидания.
На следующий день Зимин в 8 часов утра уже был в райкоме. Чистов пришел без двадцати девять. В 10 часов Зимин с рекомендательным письмом выехал в Горький. Заехал в трест «Мелиоводстрой». Получил приказ об увольнении с должности директора Лесуновской машинно-мелиоративной станции. Точно в обеденный перерыв был у Благова.
Благов, может, его ожидал, так как Чистов разговаривал с ним по телефону, а может быть, просто совпадение. Разговор был коротким. Благов спросил Зимина:
– За что вас уволили из лесхоза?
Зимин ответил:
– С вашей помощью, Александр Петрович. Я надеюсь, вы не забыли.
– Да, что-то смутно припоминаю, – сказал Благов. – Старое вспоминать не будем. Значит, снова хочешь работать в лесхозе?
– Да! – ответил Зимин. – Я специалист лесного хозяйства и хочу работать по специальности. За свою недолгую жизнь я работал в родственных лесному хозяйству отраслях. В лесной промышленности – главным инженером и директором леспромхоза, в торфяной – директором торфопредприятия, в мелиорации – директором машинно-мелиоративной станции. Как специалиста тянет в лес.