— Зачем она тебе? — повысил голос китоврас. — Она ничто, маленькая нелепая зверюшка. В ней нет ничего, ничего. Она живет в норе и слепа, как крот.
— Отойди в сторону, зверь. Дай ей пройти.
В ярости от его слов китоврас захрапел и встал на дыбы, но неожиданно быстро успокоился.
— Хорошо, я пропущу ее, — сказал он мягким голосом. — Но ты должен сказать мне одну вещь. Буду ли я в бестиарии?
— Да, будешь, коли захотел явиться. Теперь отойди, не мешайся.
Китоврас по-лошадиному помотал головой.
— Не только это, монах, — сказал он. — Скажи мне, кто я.
— Спроси это у своих хозяев.
— Они молчат, — сказал китоврас. — Но мне нужно знать.
— Что тебе нужно знать? — грубовато спросил дон Федерико.
— Свое место. Свое назначение. Вернее, обозначение.
— Так ты за этим пришел? Тебя просто мучило любопытство?
— Ты так и не смог найти меня тогда, — самодовольно произнес китоврас. — Пришел вот как к ней, словно я обычная мелкая скотинка, на которую может поглядеть всяк кому не лень. Но я — царь. И сейчас я хочу, чтобы ты включил меня в книгу.
— Ты будешь в книге, — кивнул дон Федерико. — Рядом с ней.
— Рядом с ней? — сморщился китоврас.
— Да, потому что ты — ее противоположность. Ты — воплощение гордыни.
Китоврас молчал, обдумывая сказанное.
— Вот зачем я, — произнес он негромко. — А она?
— Мне нужно посмотреть на нее, чтобы удостовериться.
Китоврас задумался. Белый туман начал подниматься от реки.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Я позову ее.
Дон Федерико благодарно склонил голову. Китоврас поднял ногу и несколько раз гулко топнул копытом оземь. Потом он вошел в молочную пелену тумана и исчез.
А на его месте появилось странное существо, долгоносое, длиннохвостое, покрытое жестким на вид, темно-серым мехом. Оно сидело на земле, смешно озираясь, моргая слепыми глазками и подергивая влажным хоботком, — маленькое, нелепое, бокастенькое, похожее на комок слипшегося меха. Но появление его не вызвало у дона Федерико ни удивления, ни смеха, ни разочарования. При виде этого создания, ничтожнейшего из ничтожных, на священника нахлынуло вдруг благоговение, словно он оказался причастен божественной тайне, тайне Творения. Он жадно разглядывал выхухоль, отмечая малейшую подробность ее облика, древнего, как мир. Он успел запечатлеть ее в памяти, прежде чем наполз белый плотный туман и скрыл ее из виду.
К яви он перешел с такой быстротой, что лишь мельком заметил этот переход — когда уже сидел за столом, лихорадочно записывая увиденное. Сначала он в подробностях описал внешность выхухоли, потом методично описал китовраса. Придется внести изменения в план издания и убедить редколлегию, но проблем с этим дон Федерико не ожидал: китоврас был самый лучший претендент на изображение греха гордыни из всех имеющихся, а последнее, очень поверхностное его описание было сделано в XVI веке.
Прошло не менее часа, прежде чем дон Федерико оторвался от своих записей, поглядел в окно и увидел, что уже рассвело. Он совершенно потерял счет времени. Гора исписанных листов лежала перед ним. Нужно было записать еще кое-какие подробности, но это могло и подождать: он понял, что очень проголодался.
На кухне его ждал Тольберг. Лицо его не предвещало ничего хорошего. Кроме него на кухне никого не было.
— Очень хорошо, что вы наконец появились, — громко произнес он, словно стараясь перебить резким тоном приветствие дона Федерико. — Я даже не хочу знать, где вы были последние сутки. Просто хочу вас уведомить, что я сигнализировал в университет о нарушении правил пребывания гостей на биостанции. И мне обещали разобраться. Правда, результаты этих разбирательств меня не волнуют. Сегодня к вечеру вы должны выехать со станции.
Он замолк и торжествующе уставился на дона Федерико.
Дон Федерико кивнул.
— Хорошо, Константин, — произнес он. — Я уже попросил, чтобы сегодня меня отвезли в аэропорт.
Тольберг моргнул и нахмурился.
— В аэропорт? — переспросил он.
— Да, — подтвердил дон Федерико. — Моя миссия выполнена. Я завершил свое исследование и покидаю станцию. Хотел вам об этом сообщить, но вы меня опередили.
— Но… — произнес Тольберг и замолчал. Видно было, что заявление дона Федерико глубоко его уязвило. Он сидел и барабанил пальцами по столу. — Видели ее? — наконец коротко осведомился он.
Дон Федерико покачал головой и улыбнулся.
— Это тайна, — произнес он.
Тольберг пожал плечами и поднялся.
— Ну, значит, решили, — заявил он таким веским тоном, будто именно его последнее слово разрешило ситуацию. — Вы тут завтракайте, собирайтесь, в общем, занимайтесь тут. А я поехал по делам. Мне сегодня еще пятерых опросить нужно, — не без гордости сообщил он, направляясь к двери.