В постоянном словесном шуме события разворачивались с преувеличенной театральностью: двенадцать вооруженных людей на трех машинах похищают на улице безоружную жертву. Это были «публичные» спектакли, но в то же время тайные, а позже полностью отрицаемые. Подробности пыток, убийств, захоронения тел оставались официально секретными. Государственное насилие применялось за закрытыми дверями, но абстрактный террор постоянно проецировался на общественность. Представление было закодировано, но намеренно позволяло расшифровать программу хунты: «Жуткое, обескураживающее молчание жертв – замученных, но отсутствующих – сопровождалось молчанием зрителей, напуганных тем, что они стали «свидетелями» абстрактного зрелища, спектаклей, которые хунта поставила, а затем запретила»[313]. Жизнь в двух мирах, публичном и тайном, каждый со своим собственным закодированным дискурсом, была истинным отрицанием: свидетели признавали то, что видели, но избегали признания этого события; знали общие факты, но не верили им.
Политическое расхождение закрытого и открытого создало состояние ума – подобное раздвоению эго по Фрейду, – которое впоследствии выразилось в общем рефрене «мы знали, но мы не знали». И даже если бы вы «действительно» знали, цена за обнародование знаний была слишком высока. Страх породил состояние самоцензуры – вы избегали общения на публике или даже с друзьями, следили за внутренними мыслями и диалогами. Застенчивый идеологический режим, такой как аргентинская хунта, хотел большего. Сообщения СМИ были адресованы всем – даже родственникам и друзьям жертв, которым было приказано хранить молчание об исчезнувшем человеке, поскольку подобные новости только опозорят их. Родители должны задуматься о своей ответственности за поведение своих детей. Возможно, отсутствие должного внимания с их стороны стало причиной этой проблемы? Знали ли они, чем сейчас занимаются их старшие дети? Родственники и друзья должны принять коллективное решение забыть этого человека или считать его умершим. Они могли даже внушить другим, что он добровольно бросил их и что из-за такого безответственного отношения он должен быть наказан коллективным безразличием.
«Исчезновение», несомненно, было доказательством вины. Из окна вы видите, как по соседству подъезжает «Форд Фалькон»; из машины выходят четверо мужчин в штатском; через несколько минут они появляются с дочерью вашего соседа, запихивают ее в машину и уезжают. По мнению властей, подобных вещей не бывает, и они, конечно, невероятны. Но должно быть объяснение. Здесь режим использует вашу жуткую неуверенность: ваши замалчиваемые знания не могут быть правдивыми; только власти знают настоящую правду; они должны иметь тайное знание о вине жертвы. Отсюда и рефрены: Por algo sera («Это должно быть для чего-то») и Algo habra[n] hecho («Он/она/они, должно быть, что-то сделали»). Это заклинания подчинения: «Повторяемые фразы были неформальным обрядом поклонения; они подчинялись военным; они недобросовестно признали, что военные знали «что-то», чего не знала общественность, «что-то», что делало злодеяния справедливыми и необходимыми»[314].
Еще одним распространенным рефреном того времени был el silencio es salud («молчание – это здоровье»)[315]. Эта фраза была фактически придумана в 1975 году муниципалитетом Буэнос-Айреса в рамках кампании по снижению дорожного шума путем ограничения использования автомобильных гудков. Только после переворота эта фраза приобрела иной смысл – не навязывание публике, а рефлекторное «понимание с ее стороны» того, что от нее требуется.
Время идет, и государству нужно нечто большее, чем просто молчаливые наблюдатели. Отчужденные и находящиеся под наблюдением, их уход в тишину и личное пространство превращает свидетелей в жертв. Или же, оправдывая репрессии, они становятся сторонниками, сначала сомневающимися, затем более доверчивыми. В этих политических культурах формы отрицания реализуются в магических комбинациях.
313
Frank Graziano, Divine Violence: Spectacle, Psychosexuality and Radical Christianity in the Argentine Dirty War (Boulder, CO: Westview Press, 1992), 73. См. также главу «The Strategic Theatrics of Atrocity», 61106.