Реакция общественности и средств массовой информации не утихала на протяжении двух лет, сосредоточившись на возможном военном трибунале старшего офицера, отдавшего непосредственные приказы. Он, однако, получил широкую поддержку со стороны своей семьи, друзей и мнения «свидетелей», которые все приняли его заявление о том, что высшие эшелоны армии «бросили его на съедение собакам». Много внимания уделялось кошмарам и травмам солдат; жертвы больше никогда не упоминались.
Пятого февраля, через несколько недель после этого инцидента, группа израильских солдат вошла в деревню Кафр-Салем, арестовала четырех палестинских молодых людей, избила их дубинками, а затем приказала армейскому водителю переехать их своим бульдозером. Он отказался, а вместо этого засыпал их землей и мусором, пока они не были почти полностью покрыты землей и, таким образом, похоронены заживо. Когда солдаты ушли, молодые люди были выкопаны жителями деревни, без сознания, но живыми. Подавляющей реакцией общественности было сочувствие четырем арестованным солдатам. Их семьи, выступая от имени других, более отстраненных свидетелей, нашли соответствующие опровержения («Еврейское сердце не может этого сделать»), но также и точное социологическое объяснение: «Наш брат – это козел отпущения, которого выбрали, чтобы доказать, что существует справедливость и демократия в Израиле … Сейчас устроят показательный процесс». Один из солдат первые дни заключения провел в слезах; он чувствовал, что все должны быть против него. Затем он начал понимать, что за него стоят другие заключенные, полиция и вся страна: «Вы можете почувствовать, как разрываются их сердца, когда они видят, как я плачу. Поймите, мне не стыдно за то, что я сделал, но то, что со мной делают, меня ранит».
Не все, конечно, сочувствовали ему. У израильских либералов существует диссонанс между провозглашаемыми ими универсальными ценностями и подобными событиями. Одно из решений – разорвать ряды и выйти из роли свидетеля, перейти к инакомыслию и активным действиям. Другой вариант – вернуться в надежные объятия консенсуса. Вы публично отрицаете то, что знаете конфиденциально, и проводите внутренние нейтрализации. Вы притворяетесь, что верите – грязную работу делают другие; ваш собственный народ – сыновья, мужья, соседи, друзья, коллеги – наверняка не вели бы себя так, как солдаты Бейты.
Мы видели и третье решение, «внутреннюю эмиграцию»: замкнуться в собственных мыслях, избегая дополнительной информации или конфронтации. У некоторых позиция именно такова: под ней действительно скрывается безразличие. У других существует настоящая внутренняя оппозиция: стыд за свое правительство, беспокойство за будущее и глубокое чувство бессилия и фатализма, которые побуждают уйти в частную жизнь. Когда наблюдатели за соблюдением прав человека разоблачали очередную ужасную историю, либералы говорили: «Слава богу, есть кто-то там, кто раскапывает эту ерунду»; но также: «Хватит историй. Оставьте нас в покое, мы уже знаем, какие ужасные дела творятся».
Без какой-либо серьезной эрозии самооценки политическая культура пришла к нормализации пыток, длительного административного задержания, эскадронов смерти, захвата гражданских заложников и коллективных наказаний, таких как комендантский час, депортации и снос домов. Широко признано, что сообщения об этих недавних злоупотреблениях правдивы. Но «разоблачения» прошлого, особенно изгнание палестинцев в 1948 году (и его анахроничный намек на этнические чистки), являются гораздо более угрожающими и сразу же помещаются в двойной дискурс частного и публичного знания. Время от времени какой-нибудь общественный деятель забывается и перестает говорить шифрованно. Во время избирательных кампаний Ицхак Рабин (никогда не признававший обвинений) отвечал критикам правого толка, требующим изгнания («перемещения») арабов: «Не говорите мне об изгнании. Никто здесь не изгнал больше арабов, чем я».
У внутреннего отрицания есть еще одна особенность: различие между тем, что можно сказать внутри и за пределами страны. В Израиле информация довольно свободно распространяется внутри, но существуют добровольные запреты на слишком откровенные высказывания вне страны. Правозащитников и политических активистов, которые выходят за рамки консенсуса в критике Израиля за рубежом, называют малшиним (malshinim), что на иврите означает «информаторы», то есть буквально те, кто предает свой народ врагу.