Правозащитному сообществу не пришлось пережить кризис представительства. Не произошло никакого перехода от негативных образов к позитивным или от пассивной, униженной жертвы к обладающему силой и достойному выжившему. Фактически, понятие «расширение прав и возможностей» имеет в этом контексте совершенно иной смысл. Вместо ссылки на «объекты» призывов речь идет о том, чтобы дать «субъектам» (западной общественности) ощущение своей способности действовать. Цель – преодолеть пассивность и беспомощность аудитории. Жертвы в большинстве случаев изображаются невинными и пассивными, произвольными объектами жестокой государственной власти, но многие подвергаются нападениям именно потому, что они являются активными действующими лицами, борцами за социальную справедливость и политические перемены. Оба типа жертв нуждаются в достойном представительстве. Недавняя кампания Amnesty в отношении положения женщин подчеркнула это противостояние между позитивным/сильным/активным и негативным/слабым/пассивным. В одной брошюре приводится фотография женщины с двумя детьми (ее муж был общественным активистом, пропавшим без вести в Колумбии). Общий заголовок гласит: «Женщины на переднем крае нарушений прав человека». После примеров государственного насилия по отношению к женщинам, есть две параллельные колонки, посвященные этим историям беспомощности и пассивности. Левая сторона имеет заголовок «СИЛЬНЫЕ»:
Многие женщины подвергаются нападкам, потому что они сильны, потому что они являются политическими активистками, общественными организаторами или потому, что они упорно требуют уважения их прав и прав их родных. По мере того, как все больше женщин стремятся к равенству и участию в управлении своим обществом, они становятся более заметными в этом обществе и, следовательно, более уязвимыми.
Правый столбец озаглавлен «СЛАБЫЕ»:
Многие женщины становятся жертвами еще и потому, что они слабы: гендерные различия приводят к тому, что женщин воспринимают как легкую мишень для физического и психологического насилия; молодые женщины, которые легко могут подвергнуться сексуальному насилию; напуганные матери, отчаянно пытающиеся защитить своих детей; беременные женщины, опасающиеся за своих будущих детей; женщины, которых можно использовать, чтобы добраться до родствен-ников-мужчин; женщины-беженки, изолированные в чужой среде по милости властей, наделенных полномочиями предоставить им необходимое питание или документы.
Однако нет никаких доказательств того, что такое противопоставление вызывает большее признание. Проблемой, которую здесь предстоит преодолеть, является отсутствие ярких образов облегчения страданий. Образ, недавно запечатленный в общественном сознании, – тела, выкапываемые из массовых могил, – не позволяет проводить большого различия между пассивной жертвой и активным борцом. И это вряд ли можно назвать успехом.
Простота в данном контексте – это яркое описание злодеяний, за которым следует призыв о немедленной помощи. Сложность относится к более широким просветительским и политическим целям, которых требует характер проблемы. Прагматичный подход заключается в том, что коммуникация должна быть максимально простой, чтобы преодолеть безразличие аудитории. Сообщение должно создавать связь между тем, «что вам нужно знать» и «что вам следует делать». Чтобы установить эту связь, людям не нужно знать очень много. Слишком много информации размывает сообщение. Чем больше сложностей вы представляете – исторический контекст, что жертвы не всегда пассивны, что правительство сталкивается с угрозой безопасности, нюансы международного права – тем труднее становится заручиться поддержкой. Сложность может подарить оправдание для пассивного наблюдения: «Все выглядит так сложно … Кто может сказать, действительно ли это происходит? … Кто хорошие, а кто плохие парни в этой истории? Никто не способен вынести обоснованное суждение о том, что происходит».