Но хотя в исходном отчете случаи приводятся для иллюстрации более широких аспектов истории, краткий формат требует от них нести бремя фактического изложения широкой истории. Соблазн состоит в том, чтобы использовать драматические, яркие или сенсационные случаи, а не репрезентативные. Трагические истории отдельных жертв могут затмить общие сложности и отвлечь от политических проблем. Если у организации уже есть заслуживающая доверия репутация и общественность имеет некоторое представление о том, чем она занимается, то в подробной информации нет необходимости. Печальных случаев и историй успеха достаточно.
Должны ли обращения концентрироваться на конкретной стране или касаться общей проблемы, такой как безнаказанность, пытки или политические убийства? По общему мнению, ориентация на страну лучше подходит для набора новых членов. Страна, которая видна в новостях и в «событии настоящего момента», представляет стратегические возможности, которых не хватает даже самой драматичной проблеме. Проблемы или темы, особенно сложные, больше подходят для уже вовлеченных членов или для повышения общей осведомленности. Проблемы – пытки, права детей и права женщин – привлекают людей, которые хотят решать проблемы, а не думать о Шри-Ланке или поддерживать курдов.
Чтобы ответить на вопрос «Какие страны?», нам необходимо разместить личные и культурные карты рядом с картами распространения средств массовой информации и реальным геополитическим атласом злодеяний. Ничего подобного этой информации не существует. Американская организация, как мы знаем, практически не получит ответа на обращения по поводу стран, находящихся за пределами карты общественных интересов, неизвестных и неинтересных: Шри-Ланки, Чада, Того или Уганды. Часто – как Восточный Тимор и Заир – их намеренно «удаляли» с карты мира из-за американских интересов. Геополитические интересы выбирают подходящих жертв и подходящих врагов. Они также влияют на непостоянную зависимость от международной новостной повестки дня.
Какие темы? Пытки, вероятно, являются единственным лучшим средством, которое можно использовать как для вербовки новых сторонников, так и для удержания существующих членов. Никто не одобряет и не высказывается «за» пытки; практику можно легко описать; есть персонифицированная жертва, с которой следует себя идентифицировать; вмешательство (например, кампания по написанию писем) может произвести некоторый эффект. Опрос AmB 1993 года назвал пытки проблемой, которая больше всего беспокоит членов организации. Расизм в Европе и политическое убежище для беженцев, две проблемы, наиболее близкие к дому, оказались в числе наименее вызывающих обеспокоенность. Аналогичное исследование AmU показало обратное: из пяти общих вопросов еще два внутренних вопроса – связь политики помощи США с ситуацией в области прав человека в стране и помощь политическим беженцам из репрессивных режимов – были признаны наиболее важными.
Последним, далеко отстающим по интересу, был самый непопулярный вопрос: отмена смертной казни. Кампаний в странах, не отменяющих смертную казнь, таких как США, где она пользуется сильной поддержкой, избегают, чтобы не оттолкнуть приверженцев. Рекламные материалы должны быть более яркими (эмоциональные описания последних часов приговоренных к смертной казни, графические подробности воздействия электрошока на организм) и более «интеллектуальными», предвосхищая и опровергая распространенные мнения. Кампания против смертной казни в отношении другой страны (например, Саудовской Аравии) проще, чем всеобщий запрет, распространяющийся на вашу собственную страну. По другим вопросам все наоборот. Кампании в поддержку коренных народов имеют больше смысла в Канаде и США, где эта проблема актуальна для коренных американцев.
Масштаб зверств в современном мире, таких как геноцид в Руанде, например, очевидно, превосходит любые различия в странах и проблемах. Но различия в фактической или предполагаемой тяжести менее важны на нижних уровнях шкалы. В одном исследовании, проведенном вопреки ожиданиям здравого смысла, американским и австралийским студентам бакалавриата был представлен список из трех сценариев, каждый с двумя вариантами, изображающих различные нарушения прав человека. Использовались воображаемые названия стран, но описания основывались на событиях, которые действительно произошли (таких как Холокост, Уганда в 1976–1978 годах или Аргентина в 1970-х годах). Варьируемые различия заключались в (1) типе нарушения прав человека, (2) количестве жертв и (3) категории жертв (этнические, религиозные, расовые или политические группы, или пол). Респондентам было предложено оценить тяжесть случаев по шкале от «самого ужасающего» до «наименее ужасающего». Яркий сценарий пыток до смерти «десятков» политических оппонентов каждую неделю, как правило, оценивается большинством респондентов как более жестокий, чем массовый расстрел «тысяч» представителей религиозных меньшинств. Само количество смертей казалось менее важным и вызывало не большее сочувствие, чем смерть гораздо меньшего числа людей от более кровавых методов. (Не имело большого значения, были ли жертвы «невиновными» или политическими диссидентами, идущими на продуманный риск)[390].
390
Barbara Harff, «Empathy for Victims of Massive Human Rights Violations and Support for Government Intervention: A Comparative Study of American and Australian Attitudes», Political Psychology, 8/1 (1987), 120.