Этот проект, увы, не следует воспринимать всерьез. Это субъективные и политизированные суждения; благонамеренные люди со схожими ценностями могут прийти к совершенно разным выводам. Более того, они могут совершенно по-разному оценивать порог отрицания. Возможно, в минимализме Арендт есть что-то общее. Рассказывая о немецком сержанте, который помогал еврейским партизанам (и был арестован и казнен), она спрашивает: почему таких людей, как он, было так мало, и что изменилось бы, если бы их было больше? «В условиях террора большинство людей подчинятся, но некоторые нет, точно так же, как урок стран, на которые было распространено «Окончательное решение», состоит в том, что «это могло произойти» в большинстве мест, но это произошло не везде. С человеческой точки зрения, большего и не требуется, и большего нельзя требовать»[496].
Есть и политические философы, которые стремятся к большему. Герас воспринимает спасателей в оккупированной Европе как образ альтернативного этического ландшафта: представьте себе, спрашивает он, моральную культуру, пропитанную чувством ответственности за безопасность других[497]. Может ли существовать глобальное сообщество, в котором обязанность помогать другим в опасности или бедствии было мощным императивом? И где глубокий стыд из-за пассивности становится «эффективной мобилизующей нормой общественной жизни»?
Нам следует вообразить эти практические утопии. Но в то же время наша критика отрицания может быть слишком резкой и самодовольной. А наши ожидания признания – получить информацию, открыть глаза, не пройти мимо, не соответствовать, сделать что-нибудь, дать сигнал – слишком высоки. Если злые люди – те, кто планирует и осуществляет злодеяния или намеренно позволяет другим страдать – составляют ограниченное меньшинство, то же самое относится и к тем, у кого есть время, энергия и стремление посвятить свою жизнь делу защиты прав человека или облегчения человеческих страданий. Между ними находится подавляющее большинство обычных людей. Во многих обществах участие общественности затруднено просто вследствие обыденного каждодневного давления, связанного с элементарным выживанием. Большинство людей, в большинстве случаев, в большинстве обществ, больше заинтересованы в том, чтобы «творить жизнь», а не «творить историю»[498]. Их поддерживающая идеология – это то, что израильтяне красиво называют рош катан (буквально «маленькая голова»): вести себя сдержанно и не позволять себе слишком беспокоиться из-за серьезных проблем. Люди, которым посчастливилось посвятить свою жизнь гуманитарным делам (и получать разумную плату за интересную и высокооплачиваемую работу), могут попросить других «что-нибудь сделать». Но им (и их академическим попутчикам, таким как я) не следует требовать большего.
Но сколько стоит «что-нибудь»? Залакетт говорит: «Закон может требовать от обычного гражданина только того, чтобы он был законопослушным, но не героем»[499]. Но, несомненно, социальная справедливость заслуживает большего, чем закон. Есть такие состояния бытия, как высокая гражданственность, которые столь уж героические, но более чем просто законопослушные. Они не требуют необычайного героизма, но препятствуют обычному молчанию.
11
НА ПУТИ К КУЛЬТУРЕ ОТРИЦАНИЯ?
Проект «преодоления отрицания» оказывается более сложным и странным, чем я себе представлял. «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Евангелие от Иоанна, 8:32). Но что это за истина, которую следует признавать, а не отрицать? И каким образом это сделает нас свободными? А как насчет разницы между абсолютной ценностью высказывания правды как самоцели и ее инструментальной ценностью как средства достижения социальной справедливости?
Мы уже знаем некоторые из поджидающих нас сложностей. Например, таковой является идея о том, что личное отрицание может быть функциональным и здоровым. Однако тезис здорового отрицания вряд ли применим к целым обществам, сталкивающимся с риском и опасностью. Нет ничего позитивного в том, что общество отрицает наличие у него проблемы СПИДа, или в неспособности международного сообщества распознать ранние признаки геноцида и других массовых бедствий.
496
Hannah Arendt, Eichmann in Jerusalem: A Report on the Banality of Evil (New York: Penguin USA, 1994; orig. edn, 1965), 233.
497
Norman Geras, The Contract of Mutual Indifference: Political Philosophy after the Holocaust (London: Verso, 1998), 57–60.
498
Richard Flacks, Making History: The Radical Tradition in American Life (New York: Columbia University Press, 1988).
499
José Zalaquett, «Discussion», in Alex Boraine et al. (eds), Dealing with the Past: Truth and Reconciliation in South Africa (Cape Town: IDASA, 1994), 105.