Однако эта война презентаций была преднамеренной, а не просто отражением постмодернистского духа. США не хотели еще одного Вьетнама – то есть войны, телевизионные изображения которой были настолько реалистичными, что многие обвиняли их в деморализации, которая подпитывала оппозицию войне. Но даже если война между изображениями в киберпространстве монополизировала наше сознание, на земле все же произошла война между телами. Ни один из этих теоретиков, как меня снисходительно заверили, «действительно» не думает, что этой «настоящей» войны не было; оказывается, я упустил метаиронию.
Кристофер Норрис объясняет, как возникло уклончивое предположение, что, поскольку каждый текст включает в себя некий повествовательный интерес, невозможно отличить фактический, исторический или документальный материал, с одной стороны, от вымышленного, воображаемого или смоделированного материала, с другой[507]. Если не может быть доступа к истине или историческим данным, показывает Норрис, остается царство незакрепленных убедительных высказываний, где риторика сводится к нулю и где ничто не может считаться демонстрацией ложности того, во что средства массовой информации или правительства хотели бы заставить нас верить.
Это как раз правильная теория для поддержки даже самых несостоятельных форм отрицания, таких как теория отрицателей Холокоста, «для которых очевидно, что хорошей новостью является то, что события прошлого можно интерпретировать только в соответствии с нынешними консенсусными ценностями или идеями того, что в настоящее время и условно считается «хорошим с точки зрения веры»»[508]. Даже самые грубые отрицатели могут использовать нынешнее интеллектуальное недомогание, чтобы заявить, что они просто предлагают альтернативную версию истории[509]. Липштадт справедливо потрясен готовностью ученых, студентов университетов, а также средств массовой информации рассматривать отрицание Холокоста просто как «другую сторону» или «другую» версию истины[510]. Вы не можете апеллировать к релятивизму знаний, чтобы превратить «утверждение Холокоста» и «отрицание Холокоста» в академические дебаты. Мы ведь не так относимся к мнению о том, что Земля плоская или что рабства никогда не существовало. Это не две «точки зрения» – одна из позиций представляет собой просто фанатичное неприятие доказательств и отказ подчиняться правилам рациональности и логики.
Я много раз цитировал случай Армении: восьмидесятилетнюю эволюцию неоспоримого геноцида, в котором погибло более миллиона человек, в «проблему», в которой «другой стороне», туркам, должно быть уделено должное внимание. Де Пре спрашивает: «Что случилось с аргументом о том, что есть две стороны всего, что когда-то способствовало установлению истины, а теперь работает против нее?»[511]. То, что произошло, было старомодной победой власти над правдой: государство-сателлит предлагает политическую лояльность, чтобы убедить сверхдержаву отрицать ее бесспорные прежние знания. В лучшем случае скептицизм Просвещения мог подорвать официальный дискурс и псевдонауку. В худшем случае пустые разговоры о «множественных нарративах» оставляют лишь пустоту: «забота об истине, которая настаивала на проверке доказательств, уступила место растерянному скептицизму, который в конечном итоге приводит к принятию официальной позиции»[512].
Благодаря выжившим, информаторам, историкам, журналистам и правозащитным организациям ранее отрицаемые истории раскрываются, а нынешние опровержения становятся прозрачными. Но по мере увеличения объема документации растет и скептицизм в отношении существования объективной истины. Согласно этому эпистемическому релятивизму, установленные научные факты являются всего лишь социальными конструкциями. Нарративы одинаково и открыто соревнуются в неопределенных играх правды. Возможно, однажды все эти утомительные дебаты о том, какой урок можно извлечь из прошлого, станут менее острыми. В конце концов, если одна история ничуть не хуже другой, зачем бороться за свою версию? Вместо поучительной язвительности мы будем иметь неразрешимое безумие психиатрической больницы, в которой сразу несколько пациентов утверждают, что они – Иисус Христос[513].
507
Christopher Norris, Uncritical Theory: Postmodernism, Intellectuals and the Gulf War (London: Lawrence and Wishart, 1992).
509
См.: Pierre Vidal-Naquet, Assassins of Memory (New York: Columbia University Press, 1992).
510
Deborah Lipstadt, Denying the Holocaust: The Growing Assault on Truth and Memory (New York: Free Press, 1994).
511
Terence Des Pres, «On Governing Narratives: The Turkish–Armenian Case», Yale Review, 75 (1986), 519.
513
Milton Rokeach, The Three Christs of Ypsilanti (New York: Columbia University Press, 1981; orig. pub. 1964).