Что касается страданий наших собратьев, то границы этого «сообщества» всегда будут под вопросом. Насколько наше сострадание выходит за рамки наших семей, друзей и близкого круга? Где грань между внутренними проблемами и проблемами далекого мира? Если существует метаправило заботиться в первую очередь о «своих людях», достигается ли порог реагирования на тяжелое положение далеких чужаков? Мы не можем быть уверены, что дополнительная информация (или более ужасная информация?) изменит порог. Люди возмущаются, когда им говорят то, что они уже знают; им не нравится проповеднический и повышенный тон призывов. Но они чувствуют ужас, расстройство, вину и сострадание. Их беспокоят человеческие страдания, они не считают их нормальными и терпимыми. Вот вам и разрыв между заботой и действием.
Изменения в мировом порядке за последнее десятилетие выглядят бесперспективными. Международное вмешательство, такое как бомбардировки из-за событий в Косово, может вызвать политическую реакцию в пользу усиления изоляционизма. Уже существует очевидная тенденция списывать со счетов целые части мира, такие, например, как Западная и Центральная Африка. Изоляционизм может показаться странным в мире глобализации, транснациональных корпораций и надгосударственных структур, таких как ЕС. Однако в этих гигантских институтах сложнее найти структуры ответственности и подотчетности, что позволяет больше отрицать.
Изменение политической культуры в западных демократиях также порождает пессимизм. В Британии новые слои населения являются возрожденными индивидуалистами, типичными для эпохи свободного рынка, они хронически заражены эгоизмом времен Тэтчер. На левом фланге «новые социальные движения» начала семидесятых годов отходили от интернационалистских обязательств. Эти движения были построены вокруг общей идентичности, сепаратистских интересов и озабоченности повседневными проблемами «самореализации», «личного, то есть политического» и «качества жизни». Ничто из этого не побуждает задуматься о голоде в Судане или резне в Алжире. Более того, современные версии политики идентичности основаны на коллективной идентичности жертв. Некоторые представления о «культуре жалоб» и «нации жертв» могут быть преувеличены, но существует тенденция, которая поощряет конкуренцию в отношении того, какая группа пострадала больше всего.
Идеал шестидесятых годов активиста вообще, который может быть мобилизован для любых видов прогрессивных целей, далек от активизма, построенного на исключительном субъективном опыте особых групп. Доктрина мультикультурализма усиливает эту политику отдельных и особых идентичностей. Это не благодатная почва для того, чтобы просить людей мобилизоваться от имени далеких других. Призывы к правам человека порождаются устаревшими идеалами общественной жизни, братства, солидарности, универсальности и общего гражданства. Идеал мирового гражданства, который когда-то был респектабельной идеей, звучит просто ненадежно, когда даже национальное гражданство устарело.
Можно рассказать гораздо более обнадеживающую историю: совсем недавнюю и долгосрочную эволюцию более универсального, сострадательного и инклюзивного сознания. Импульс телезрителей «сделать что-нибудь» при виде страданий (или сказать друг другу, что «нужно что-то сделать») говорит о растущем чувстве морального долга за пределами нации и семьи[522]. Каким бы хрупким и двусмысленным ни выглядело это повествование о сострадании, несмотря на то, что оно должно быть подчинено первобытным узам человеческой привязанности, его присутствие приходится признать. Новое моральное воображение заметно развилось за последние пятьдесят лет благодаря ощутимым усилиям международных гуманитарных агентств и неизбежному присутствию глобальных телевизионных новостей. Все приближается к нам и ускоряется: лица людей в агонии, пространство и время, необходимое, чтобы добраться до них, работа врачей или спасателей, помогающих людям избежать смерти. Границы «морального посягательства» расширились, как и ощущение, что что-то, в конце концов, можно сделать[523].
522
Michael Ignatieff, The Warrior's Honour: Ethnic War and the Modern Conscience (London: Chatto & Windus, 1998).