Это риторический вопрос, тенденциозная морализаторская придирка. Но я рассматриваю это также и в эмпирическом смысле. Каково пространство между нами и коллективными страданиями других? В стихотворении Одена зафиксирована архитектура отстраненности: «человеческая позиция» страдания такова, что оно всегда происходит, когда мы заняты чем-то еще: едим, открываем окно, просто идем. Сюжеты старых мастеров не закрывали намеренно на это глаза. Их и наша отстраненность – результат структурной позиции, встроенного отчуждения от мира страданий других людей[530]. Это пространство даже шире, чем идеологический разрыв между такими людьми, как мы, и теми, кто принадлежит к другим моральным сообществам.
Личное отрицание можно терпеть, поскольку достоинство и конфиденциальность также важны. Компромиссы возможны; никто другой не может пострадать; знание (и высказывание) правды не освобождает вас. Это ваше человеческое право не смотреть правде в глаза о себе; вы можете создавать свои любимые фантазии и жить в блаженном самообмане и выгодной для себя вере. Однако на политическом уровне мы просто не можем терпеть состояния отрицания. Компромиссу нет места. Даже если говорить правду само по себе не является ценностью, отрицание всегда должно влиять на других.
Несмотря на сложные препятствия, возникающие между информацией и действием (а это есть тема моей книги), ни одна гуманитарная, образовательная или политическая организация не должна даже рассматривать возможность ограничения потока поступающих знаний. Но сам объем и рефлексивный характер знаний требуют некоторой непредвзятой моральной фильтрации. Если бы только существовала Международная комиссия добрых людей, которая рассматривала бы злодеяния и страдания, принципиально ранжировала бы соответствующие принципы и подходы, а затем устанавливала фильтры и каналы. Доверять фильтрацию новостей некоторым благонамеренным и информированным людям должно быть лучше, чем позволять рынку выбирать, какую информацию продавать, а государству выбирать, какую информацию отрицать.
Но только наши собственные внутренние психические антенны могут уловить различные виды страданий. Вопрос о том, «освободит ли вас истина», не рядом и не вдали. Выбор предлагается между «тревожными признаниями», которых можно избежать (мы можем с ними жить), и теми, которых избежать невозможно. Это не «позитивная свобода» избавления, а негативная свобода выбора. Это означает, что более тревожная информация станет доступной большему количеству людей. Осознанный выбор требует большего количества исходного материала: статистики, отчетов, атласов, словарей, документальных фильмов, хроник, переписей, исследований, списков. Кто-то должен точно сообщить нам, сколько детей в мире (а также где и почему) все еще умирают от кори, в двенадцатилетнем возрасте призываются в отряды убийц, продаются своими семьями для детской проституции, забиваются до смерти своими родителями. Эта информация должна быть регулярной и доступной: крутиться перед нашими глазами, как заголовки новостей на экранах Таймс-сквер.
Я возвращаюсь в последний раз к этим глазам.
Незаинтересованного взгляда не существует. Фотографии голодающего сомалийского ребенка и изображения резни в Алжире схвачены с разных точек зрения. Это очевидно, даже если критика невиновности стала преувеличенной: ребенок существовал, резня произошла.
Любопытно, что о визуальном представлении мы знаем больше, чем о вербальном восприятии, значении, приписываемом тому, что воспринимается. Прославившиеся военные фотографии и изображения, такие как фотография голодающего африканского ребенка, часто используются, чтобы «говорить сами за себя». Это предполагает некоторую степень соответствия – если не полную симметрию – между намерениями отправителя и восприятием зрителя. Гораздо более сильное предположение заключается в том, что, несмотря на идиосинкразическую чувствительность каждого зрителя, существует общая уязвимость относительно сурового вида крайних человеческих страданий: истины, которые никто не может отрицать, универсальное чувство жалости.
530
David Morris, «About Suffering: Voice, Genre and Moral Community», in Arthur Kleinman et al. (eds), Social Suffering (Berkeley: University of California Press, 1997), 25–47.