Каждый вид повседневных отклонений – будь то воровство на работе, списывание на экзаменах или внебрачные связи – имеет свой собственный набор отрицаний, будь то приспособление к действию («Это не то, на что похоже») или приспособление к действующему лицу («Я не тот человека, который делает подобные вещи»)[125]. Хорошо сформулированные обоснования вызывают, как и должны, интуитивное чувство узнавания: «это именно то, что я говорю себе» – даже если рассматриваемое действие не является чем-то, что мы сделали или даже намеревались сделать. Мы все «существа, прибегающие к рационализации». Отрицание – это тяжелая работа, потому что наши действия почти всегда противоречат нашему представлению о себе. Наши рационализации продолжают обостряться.
Извращенная интерпретация закона (отрицание путем толкования) – это распространенное обоснование повседневных проступков, таких как запрещенное использование университетской системы электронной почты для личных и семейных сообщений. Отрицание как нанесенного вреда, так и существования жертвы легко переходит от «Все так делают» к самодовольному моральному праву: «В этом нет ничего особенного»; «Это не совсем преступление»; «Это не пройдет», «У нас так принято»; «Все так поступают»; «Они сами этого хотели»; «Посмотрите, как они к нам относятся», «Посмотрите, сколько нам платят». Эти подправленные обоснования действий явно предпочтительнее жалких оправданий виновных, таких как: «Это началось случайно; затем это стало навязчивым; теперь я не могу не делать этого».
Радикальное изменение формулировок нарушителями, применяемое в отношении самых обычных актов отклонения вплоть до массовых злодеяний, заключается в отрицании ответственности путем приписывания действия другой части «я», которая была оторвана от «реального я». Это упрощенная версия фрейдовского «раздвоенного эго». Правонарушители создают особое временное «я», «рабочее я», которое и совершает все эти плохие поступки, осуждаемые настоящим «я». Это «реальное я» становится наблюдателем – иногда недоумевающим, иногда забывающим, иногда осуждающим – за тем, что делает «рабочее я».
Мужчины, осужденные за половые преступления против детей, используют «отрицание отклонения» для действий, которые трудно оправдать, которые не имеют законного оправдания и слишком одиозны, чтобы их можно было нормализовать[126]. Факт нахождения в состоянии алкогольного опьянения является наиболее распространенным отрицанием: «Если бы я был трезв, этого никогда бы не произошло». Преступник признает характер своего поведения, но сохраняет при этом свою нормальную самооценку, заменяя ее менее приемлемой, временной формой отклонения. Это работает лучше, чем полное отрицание нарушения. Насильники, находящиеся в заключении, могут как признавать принуждение со своей стороны жертв к сексуальным действиям и определяют это как изнасилование, так и отрицать, что признаваемые ими сексуальные действия представляют собой изнасилование[127]. В обоснованиях таких отрицающих утверждается, что они связаны с гораздо меньшим насилием. Они прямо указывают на жертв и утверждают, что познакомились с ними в баре или те воспользовались их предложением подвезти до необходимого места.
Является ли такое опровержение чисто макиавеллистским, циничной манипуляцией, направленной на то, чтобы сообщить аудитории то, что она хочет услышать; простым тактическим маневром, направленным на то, чтобы умилостивить правосудие и избавиться от морального крючка, – или это то, что «на самом деле» думает преступник? Не вдаваясь в крайности, ответить можно следующим образом: иногда это может быть одно, иногда другое, а иногда их сочетание. Обоснования варьируются от правдивых, искренних и полностью достоверных до сознательных или моментальных импровизаций, или тщательно рассчитанного обмана. Правонарушители, не осознающие своих мотивов, выдвигают обоснования, предложенные им психиатрами, адвокатами защиты и криминалистами. Более радикальный ответ заключается в том, что этот вопрос не относится к сути проблемы – верно же утверждение Коффмана: «нет правдивых историй или ложных историй, есть только истории хорошо рассказанные и истории плохо рассказанные». Изучение отрицания – это изучение предложенных и воспринятых обоснований: как обоснования попадают в культурно доступную среду, как они различаются в историическом и социальном контексте, когда они принимаются или отвергаются.
125
Jason Ditton, Part-time Crime: An Ethnography of Fiddling and Pilferage (London: Macmillan, 1977).
126
Charles H. McCaghy, «Drinking and Deviance Disavowaclass="underline" The Case of Child Molesters», Social Problems, 25/2 (1968), 43—9. Fred Davis, «Deviance Disavowaclass="underline" The Management of Strained Interaction by the Visibly Handicapped», Social Problems, 9 (Fall 1961), 120-32.
127
Diana Scully and Joseph Marolla, «Convicted Rapists - Vocabularies of Motive: Excuses and Justifications», Social Problems, 31 / 5 (June 1984), 530—44.