«Необходимость» имеет несколько иной смысл в теории «грязной работы». В каждом обществе есть грязная работа, которую просто необходимо выполнять. Политический эквивалент утилизации мусора – это деятельность непопулярная и часто осуществляемая тайно, за кулисами. Мы не должны связывать эту работу с плохими людьми. Напротив, для этих самоотверженных задач нужны хорошие люди, чей тайный вклад в коллективную необходимость мы считаем само собой разумеющимся[202]. Израильский психиатр спросил офицера среднего звена Шабака (службы внутренней безопасности) о критике, высказываемой относительно применения пыток против палестинцев. Как он относился к своей работе? Офицер ответил, что никогда не воспринимал такую критику на свой счет. Он знал, что не был садистом и не делал ничего аморального. Обычные израильтяне, в том числе те самые критики прав человека, могут вести комфортную жизнь и знать, что их дети в безопасности только потому, что они могут положиться на скрытую грязную работу, выполняемую такими людьми, как он. Пришло время понять: «Каждый дворец имеет свою канализацию».
Раздвоение
Радикальное отрицание ответственности состоит в том, чтобы приписать свои действия другой, автономной части самого себя: как во фрейдистских моделях диссоциации, компартментализации и раздвоения эго. Традиционные девиантные объяснения («Я не мог сделать ничего подобного», «Должно быть, это была другая часть меня») были дополнены открытием «диссоциативных состояний» и «множественной личности».
Наиболее известным идеологическим применением этой модели является исследование Лифтоном нацистских врачей[203]. Реальное «я» отделяется тремя способами от человека, совершающего зло. Во-первых, создается диссоциативное поле, «место», где две части «я» отделяются друг от друга. В новом отстраненном состоянии формируются подавленные воспоминания и множественные личности. Во-вторых, происходит психическое оцепенение: сниженная способность или склонность испытывать какие-либо эмоции или радикальное отделение знания от чувства. Наконец, происходит удвоение: формирование части Я, которая функционально становится целым Я. Человек, совершающий ужасные вещи, принадлежит к «Я-Освенцим», к Я, комфортно приспособленному к этой среде – он делает смертельные инъекции, проводит смертельные эксперименты, наблюдает за процессом убийств. Врач возвращается домой на выходные; там он вызывает свое прежнее, относительно более гуманное «Я» и действует как хороший, заботливый муж и отец. Вернувшись на службу, целитель превращается в убийцу, который «ожидает» в персоне искренней, но без осознания состояния убийцы. Когда убийца занимает свое место, он отрицает это и продолжает думать о себе и своем поведении как о личности положительной.
Несмотря на яркие образы Лифтона о «раздвоении в центре» (преступники) и «оцепенении на периферии» (прохожие, публика), тезис о раздвоении не является убедительным объяснением натуры нацистских врачей или подобных преступников. Не может быть, чтобы врач, находящийся на отдыхе со своей семьей, мог либо не знать о своих действиях в течение недели, либо приписывать эти действия другой части себя. И если врач, делая смертельные инъекции фенола «пациентам», считает себя благородным целителем, то это не потому, что он «диссоциировал», а потому, что в этой обстановке его собственный идеологический аутизм находится в гармонии с социальной реальностью других.
Едва ли нужны тонкости раздвоения, чтобы объяснить, как эти врачи обманывали себя, думая, что занимаются благородной медицинской практикой и научной работой. Доктрина социально-биологической чистоты существовала задолго до Освенцима, как и аморальный профессиональный менталитет врачей и юристов[204]. Некоторые врачи уже участвовали в более ранних программах принудительной стерилизации. Лифтон допускает эти идеологические влияния, но справедливо отмечает, что не все эти врачи были истинно верующими; они исповедовали фрагменты, а не всю идеологию. Эти врачи, похоже, знали, что делают, хотя в то время (возможно) и впоследствии (вероятно) они предпочитали не рассматривать свое поведение как свидетельство их «настоящего» «я». Обычные люди не становятся на годы бездумными серийными убийцами из-за раздвоения и удвоения. Ссылаясь на особенно амбициозного и бессердечного врача в проекте «эвтаназии», Берли комментирует: «Я весьма сомневаюсь, что такие люди, как Горгасс, проводили день как два разных человека, как утверждают некоторые психиатры, пишущие об этих вещах»[205].
202
Классическим остается анализ, проведенный в статье Everett C. Hughes, «Good People and Dirty Work», Social Problems, 10 (1962), 3-11.
203
Robert Jay Lifton, The Nazi Doctors: Medical Killing and the Psychology of Genocide (New York: Basic Books, 1986), and idem, «The Genocidal Mentality», Tikkun, 5 (June 1990), 29-32 and 97-9.
204
Ingo Muller, Hitler's Justice: The Courts of the Third Reich (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1991).