Полноценные исторические призывы исходят скорее от лидеров, идеологов и официальных апологетов, чем от рядовых исполнителей. Однако во многих конфликтах, таких как израильско-палестинский, боснийско-сербский или североирландский, отдельные участники с каждой стороны обладают острым политическим сознанием и детальным историческим пониманием своих жертв. В этих обществах мифы этнического национализма о обращении жертвы легко распространяются между лидерами, СМИ и обычными людьми. Участники, даже если их жизнь полностью основана на гедонистической и аполитичной субкультуре жестокости и мужского насилия, бойко апеллируют к «истории» для оправдания насилия. Сербский солдат в 1999 году рассказывает о битве за Косово так, как будто это произошло за неделю до этого. Этот национализм, указывает Игнатьев, в высшей степени сентиментален: китч – естественная эстетика этнических чистильщиков[208]. Это похоже на оперу Верди – убийцы с обеих сторон делают паузу между выстрелами, чтобы декламировать ностальгические и эпические тексты. Их насилие санкционировано государством (или чем-то вроде государства); у них есть утешение в том, что они являются частью сообщества и одержимы любовью большей, чем разум: «Такая любовь способствует вере в то, что судьба, какой бы трагической она ни была, обязывает вас убивать»[209]. Это ваша судьба. Вы должны избавиться от своих врагов – агрессоров, с которых все началось, – и жить в мире и безопасности со своим народом. Коллективная память, отрицающая полную человечность чужой группы, допускает различные оттенки «избавления» – от насильственной сегрегации до этнической чистки или массовой депортации («перемещения») и даже геноцида.
Это не ситуационная жестокость. Чтобы в течение многих лет совершать преступления группой единомышленников или быть сторонними наблюдателями, требуется ощущение мира, в котором присутствие других едва ли признается. Они получают то, что заслуживают, не за то, что они делают, а за то, кто они есть. Все идеологи исключают других из своего морального сообщества, помещая их за те границы, в пределах которых применяются ценности и правила справедливости[210]. Игнатьев применяет рассуждения Фрейда о «нарциссизме незначительных различий» к националистическому представлению врага. Национализм за границей, как и политика идентичности дома, кажется не просто нарциссическим, но аутистическим: «патология групп, настолько замкнутых в собственном кругу самодовольной жертвы или настолько запертых в своих собственных мифах или ритуалах насилия, что они не могут слушать, не могут слышать, не могут учиться ни у кого, кроме себя»[211].
Не все преступники знают, не говоря уже о том, чтобы формулировать, идеологическую историю, сконструированную элитами, лидерами и чиновниками. Справедливо также и обратное. Популистский расизм (стереотипы, шутки) может быть обычным явлением среди солдат низшего звена в личных беседах друг с другом, угрозами жертвам или в откровениях своим семьям. Словарный запас подвергается цензуре и дезинфицируется в официальном дискурсе, предназначенном для внешнего мира. Политические лидеры отделяют друг от друга официальную и популистскую культуры отрицания. Статус жертвы отрицается не ссылками на «арабское мышление» или «еврейский менталитет», а повторением принятого международного словаря споров, границ, соглашений, Женевской конвенции, исторических прецедентов и нарушений резолюций ООН.
В своей делинквентной форме «осуждение осуждающих» уже является несколько необычным обоснованием, потому что оно выражает своего рода идеологию. Внимание переключается с вашего собственного поведения («Все так делают – зачем именно меня выбирать?») на сомнение в праве критиков критиковать. Полиция коррумпирована и предвзята; учителя и социальные работники – лицемеры. Проблема в неправомерности других. Язык преступника носит явно политический характер. Внешние критики подвергаются нападкам за пристрастность или за то, что они не имеют права вмешиваться. Эти версии – нет права судить, двойные стандарты, где-то еще хуже – выработаны в дискурсе официального отрицания.
208
Michael Ignatieff, Blood and Belonging: Journeys into the New Nationalism (London: Vintage, 1994), 6.
210
См.: «Moral Inclusion and Injustice», Special Issue of Journal of Social Issues, 46 (1990). Я чаще всего цитирую две статьи: Susan Opotow, «Moral Inclusion and Injustice: An Introduction», 120; Albert Bandura, «Selective Activation and Disengagement of Moral Control», 2746.
211
Michael Ignatieff, «The Narcissism of Minor Difference», in The Warrior's Honour: Ethnic War and the Modern Conscience (London: Chatto & Windus, 1998), 60.