Правонарушители апеллируют к своей лояльности друзьям, группам сверстников или бандам. В политическом мире эти высшие привязанности становятся трансцендентными, а язык оправдания тотальным и самодовольным. Задокументировать происхождение и условия этой лояльности гораздо проще, чем узнать, что именно эта идеология означает для тех, кто действует от ее имени. Между террористом-смертником Хамаса и пограничником ГДР, стреляющим с Берлинской стены, глубокая пропасть.
Сербская версия этнического национализма ближе к «национализму», о котором предупреждал Оруэлл: «Полевые командиры – националисты, но их убеждения неважны. Они являются исполнителями насилия, а не его идеологами»[212]. Риторика национализма работает как «моральный словарь самооправдания», словно взятый из справочника мотивационных обоснований.
По определению, теория нейтрализации ничего не может сказать о действительно радикальном и последовательном отказе от общепринятых моральных установок. Радикальное означает не психотическое отрицание существования таких кодов («Я не знал, что изнасилование – это неправильно»), а идеологическое отрицание их моральной легитимности. Фундаменталистская религия еще более радикальна, поскольку исключает саму возможность существования светского закона или морали. Последовательный или устойчивый означает, что оправдание не подбирается оппортунистическим образом, а присуще (до и после) поступку. Чисто идеологические преступления не требуют никакой нейтрализации, потому что вне идеологии нет морально легитимного универсума. Нет необходимости быть невинным в «тревожном узнавании» – потому что узнавание не беспокоит.
Чисто идеологические нарративы становятся все более резкими и невосприимчивыми к внешним проверкам реальности – таков урок из знаменитого исследования Фестингера о культе конца света. Если люди придерживаются двух противоречащих друг другу истин, мир придет к своему концу сегодня, и он не закончился так, как мы предсказывали, – люди, как рационализирующие существа, пытаются в таком случае разрешить коллизию, отрицая или искажая реальность. Последователи культа не только нашли обоснование для разрешения диссонанса (Бог спас мир благодаря нашей вере), но и начали распространять эту «истину» с еще большим рвением. Они должны были убедить себя и других, что их прежние обязательства и жертвы не были ни абсурдными, ни напрасными. Они превратились из простых верующих в фанатиков, и именно так «обычные» преступники (и зрители) становятся более идеологизированными. Каждый предпринятый шаг перерастает в оправдание дальнейших действий; за действием следует еще один раунд рационализации. Если их заставят оглянуться назад – дать показания в судах или комиссиях по установлению истины, эти правонарушители по определению будут придерживаться своего повествования об идеологическом безразличии: «Я все еще думаю, что то, что я сделал, было правильным». Другие, искренне или нет, используют словарь «раскаяния»: «Я думал, что был прав в то время, но только теперь я вижу, что это было неправильно».
Существует много вариантов морального безразличия, даже в рамках одного исторического случая. Антология Клее сочинений немецких преступников, составленная из дневников, писем домой, отчетов, более поздних показаний, предостерегает от простого прочтения такого рода отрицания. Он цитирует водителя газового фургона Вальтера Бурмейстера, чья работа заключалась в том, чтобы запускать людей в фургон, включать двигатель, чтобы газы из выхлопной трубы направлялись в отверстие в полу, а затем ехать в лес, чтобы выгрузить мертвые тела. Он просто выполнял приказы? Повлияла ли на него идеология? Его ответ (на суде в 1961 г.): «Сегодня я уже не могу сказать, что я думал в то время и думал ли я вообще о чем-нибудь»[213].
Эти персональные воспоминания описывают массовые убийства (сотни евреев в деревне, выстроившиеся в ряд и расстрелянные или забитые до смерти) в банальных, фактических выражениях. События почти не описываются – как будто только для того, чтобы дать достаточно исходной информации, чтобы понять опасения автора, такие как:
• Правильная армейская атмосфера: «достойное обращение», «приличное солдатское отношение», избегание постыдных практик, таких как мародерство для личной выгоды или «дегенеративный садизм».
213
Ernst Klee et al., «Those Were the Days»: The Holocaust through the Eyes of the Perpetrators and Bystanders (London: Hamish Hamilton, 1991), 220.