Лексика пыток полна эвфемизмами. При аргентинской хунте снижение насилия дополнялось ужесточением характеристик противника. В 380-страничном секретном руководстве, изданном в 1976 году, командующий армией Роберто Виола посвятил две колонки лингвистическим правилам: Термины, которые нельзя использовать, и Термины, которые следует использовать («Партизаны» стали «Вооруженными бандами подрывных преступников», «Ношение униформы» означает «узурпирование использования знаков различия, эмблем, униформы»)[233]. Самыми известными эвфемизмами пыток были «интенсивные допросы», использовавшиеся британцами в Северной Ирландии; «специальные процедуры», «давно установленные полицейские процедуры», «служебные действия» и «эксцессы», используемые французами в Алжире[234]; методы «умеренного физического давления», применяемые израильтянами против палестинских задержанных[235]. Целые организации, совершающие злодеяния, могут быть названы в эвфемистической манере. Были БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ ФОНД ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ ПОДДЕРЖКИ (переименованная нацистская программа «эвтаназии» для убийства умственно отсталых и других недостойных людей) и ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЕ БЮРО (угандийские эскадроны смерти Иди Амина).
Легализм. Действенные формы толковательного отрицания исходят из языка самой законности. Страны с демократической репутацией, заботящиеся о своем международном имидже, теперь предлагают юридические аргументы в свою защиту, основанные на общепризнанном дискурсе прав человека. Это приводит к запутанным текстовым комментариям, которые циркулируют между правительствами и их критиками или внутри юридическо-дипломатических кругов и комитетов ООН. Применим ли второй пункт статьи 16(б), п.6 ко всем государствам-участникам? Применяются ли минимальные стандарты тюремных условий к содержанию под стражей во время допроса? Действительно, вопросы, заслуживающие внимания.
Юридический дискурс создает совершенно непрезентабельный мир. Это своего рода настольная игра с ограниченным набором фиксированных ходов. Одна сторона утверждает, что событие А не подходит под соответствующую категорию (право, закон, статью или конвенцию). Да, этого демонстранта арестовали и задержали, но это не было нарушением свободы слова. Нет, нарушение имело место, делается встречный ход. Событие Б могло быть нарушением Четвертой Женевской конвенции, но Конвенция эта неприменима. Да, это так. В некоторые игры законников невозможно играть (или, напротив, можно играть бесконечно) из-за исходного определения. За прошедшие пятьдесят лет не было зарегистрировано ни одного случая применения Конвенции против геноцида, отчасти потому, что первоначальная политизированная редакция привела к такому большому количеству ограничений – отсюда и тезис Купера, «что суверенное территориальное государство заявляет, как неотъемлемую часть своего суверенитета, право совершать такие преступления как геноцид или участвовать в массовых убийствах против людей, находящихся под его властью, и что Организация Объединенных Наций, исходя из практических соображений, защищает это право»[236]. Купер обращает внимание на проект Кодекса о правонарушениях 1954 года: «К сожалению, он читается как руководство по современной международной практике»[237].
Магический легализм – это метод «доказать», что обвинение не может быть справедливым, поскольку осуждаемое действие является в данном государстве незаконным. Правительство перечисляет внутренние законы и прецеденты, признания международных конвенций, механизмы апелляции и положения о дисциплинарном наказании нарушителей. Затем следует волшебный силлогизм: пытки в нашей стране строго запрещены; мы ратифицировали Конвенцию против пыток; поэтому то, что мы делаем, не может быть пыткой.
Многие подобные ходы национальных законников удивительно правдоподобны до тех пор, пока здравый смысл не действует. Хороший пример из Израиля: в 1991 году заместитель генерального прокурора написал официальное письмо с разъяснениями относительно требования компенсации, поданного палестинцем из Газы, чья 63-летняя жена была избита и застрелена солдатами после того, как во время беспорядков вышла на улицу, чтобы посмотреть, что там происходит. Письмо (отозванное после публичной критики) гласило: «Помимо обычных аргументов [именно так!] мы должны утверждать, что истец только выиграл от смерти покойной, потому что он должен был содержать ее, пока она была жива, а теперь он больше не должен это делать; таким образом, его ущерб в лучшем случае равен нулю».
234
См.: Rita Maran, Torture: The Role of Ideology in the French-Algerian War (New York: Praeger, 1989).
235
Stanley Cohen and Daphna Golan, The Interrogation of Palestinians during the Intifada: Ill-treatment, «Moderate Physical Pressure» or Torture? (Jerusalem: B'tselem, March 1991), and idem, The Interrogation of Palestinians during the Intifada: Follow-up Report (Jerusalem: B'tselem, March 1992). О реакции на доклад см.: Stanley Cohen, «Talking about Torture in Israel», Tikkun, 6 (Dec. 1991), 23—32.