Не существует четкой границы между отрицанием прошлого и отрицанием настоящего. В какой момент общественное знание о зверствах и страданиях становится предметом забвения или памяти, страницами далекой истории или незаживающей раной? Если говорить о кровопролитии в Конго, Бангладеш или Биафре как о «неугасающей памяти» или «принадлежащем прошлому», то когда эти фразы начнут применяться к Чечне, Анголе и Косово? СМИ проводят четкую линию: события исчезают из «текущих новостей». Войны заканчиваются официальным миром; объявлено, что голод закончился. Различие может быть банальным, но разговоры об отрицании того, что мы не замечаем настоящего, отличаются от разговоров о том, что мы не помним прошлого.
Различие между личным и общественным останется размытым. Существует область личных, частных или автобиографических воспоминаний – о нашей частной жизни (детство, семья, школа, влюбленность) или о нашей реакции на публичные события (то, что мы чувствовали во время кубинского ракетного кризиса). Общественная сфера – это общее, коллективное, иногда «официальное» прошлое; то, что произошло, зафиксировано (в музеях, учебниках, церемониях) в записанной истории. Индивидуальная память – это субъективный опыт общественного прошлого, вспоминаемый в настоящем.
Границу между отрицанием и признанием провести труднее всего. Выглядит это просто: противоположностью отрицания того, что что-то когда-то произошло, является признание того, что это действительно произошло. Пример: сразу же были прикрыты эксперименты над специально не подвергавшимися лечению от сифилиса заключенными-афроамериканцами; факты скрывались десятилетиями, несмотря на циркулировавшие слухи и обвинения; правда в конечном итоге была раскрыта и наконец признана. Однако, пересказывая такие истории, мы не всегда можем отделить наши знания об отрицаемом прошлом от способов признания (суды, комиссии по установлению истины, прямые признания), посредством которых это прошлое стало известно. В случае терапии подавленной памяти такое разделение невозможно. Но что касается общественных злодеяний и страданий, я оставляю вопросы признания до главы 9, за которой следует глава о признании настоящего.
Ускользающая суть всех этих различий является основной темой в трудах Гавела о частных воспоминаниях и общественной истории в Чехословакии и остальной коммунистической Восточной Европе. В начале семидесятых он предвидел то, что должно было произойти. Люди осознавали, что ценой ежедневного притворства, отрицания и внешнего конформизма является постоянное унижение и утрата достоинства. Торжественно совершая ритуальные действия, которые в частном порядке кажутся вам смешными, вы публично отказываетесь от самого себя. Но ничто из этого не забывается; притворство остается похороненным в сознании, став частью эмоциональной памяти, но продолжающим действовать как токсичное вещество. Итак, «когда кора трескается, и лава жизни выплескивается», поиск общественного признания формируется частной горечью, мстительным гневом[242].
После введения понятия вытеснения (подавления) я рассмотрю личное отрицание частного (автобиографического) прошлого на примере «синдрома вытесненной памяти». Однако моей главной темой является личное отрицание публично известных прошлых злодеяний.
Я следую традиции, используя слово «отрицание» для обозначения настоящего и слово «вытеснение» для обозначения прошлого. Однако первоначальное противопоставление Фрейда было совершенно иным: вытеснение относится к внутренним состояниям, таким как эмоции, тогда как отрицание относится к внешним реальностям. Вытеснение (подавление) – гораздо более значимое понятие в теории Фрейда, чем отрицание, и его значение еще более неуловимо. Часто подавление рассматривается как совершенно бессознательное; в других случаях оно мутирует в «подавление» – сознательное решение забыть. В конечном итоге Фрейд использовал вытеснение как общий термин для всех защитных механизмов и рассматривал его как основу всей своей теоретической конструкции. Одно из его определений вытеснения – прекрасное высказывание об отрицании: «не требующее моральных усилий регулярное избегание всего, что когда-то вызывало беспокойство… Общеизвестен тот факт, что большая часть избегания того, что причиняет беспокойство – эта страусиная политика – является тем, с чем еще предстоит столкнуться в нормальной психической жизни взрослых»[243].
242
Vaclav Havel, «Dear Dr. Husak», in Open Letters: Selected Writings, 1965-1990 (New York: Vintage Books, 1992), 50-83.
243
Sigmund Freud, The Interpretation of Dreams (1900), in Standard Edition, IV (London: Hogarth Press, 1953), 600.