• О многих актах насилия действительно не сообщается, но о большинстве из них не сообщается не потому, что о них забывают, вытесняют или отрицают: режим отрицания, навязанный патриархальной властью, является достаточным основанием для молчания.
• Тезис о жестоких репрессиях, представление о том, что люди могут полностью забыть, что подвергались неоднократному насилию в течение длительного периода времени, противоречит всему, что известно о памяти. Его работа по своей сути неравномерна и импровизационна, как и постепенное избегание, а затем атрофия болезненных воспоминаний. Таким образом забываются отдельные события, но продолжающееся насилие на протяжении многих лет оставляет после себя паутину навязчивых и нежелательных воспоминаний. Столь же маловероятно, что до сих пор подавленный опыт может быть «восстановлен» из хранилища мозга, а затем воспроизведен в ярких кинематографических деталях.
• В литературе по СПП представлены понятные контрольные идентификаторы человеческого поведения и чувств, которые используются для обозначения симптомов подавленного сексуального насилия в детстве и/или (с полной непоследовательностью) механизмов преодоления этих симптомов. Такие списки симптомов – чувство одиночества, страх добиться успеха, низкая самооценка, чувство отличия от других людей, мечты о пространствах или объектах, избегание зеркал, избыточный вес (или недостаточный вес), беспорядочные половые связи (или полное отсутствие сексуального опыта), наличие амбивалентных отношений, – бесполезны, но не безвредны для миллионов, пытающихся оказать себе помощь самостоятельно и проверяющих свой статус жертвы. Еще более бесполезным является экспертный диагноз терапевта: ваше отрицание насилия является окончательным доказательством того, что оно действительно имело место[252].
• Большинство людей, особенно тех, кто находится в состоянии психического потрясения, очень внушаемы. Методы и медикаменты, используемые для восстановления воспоминаний – гипноз, тиопентал натрия («лекарство правды»), перекартирование тела, повторное написание автобиографии, первобытный крик, возрастная регрессия и управляемые образы, оставляют пациентов открытыми для терапевтических внушений. Это уязвимые люди, отчаянно ищущие причинно-следственную связь, которая могла бы объяснить их страдания. Они готовы наполнить смутные воспоминания деталями, которые легко доступны в массовой культуре – через литературу самопомощи, ток-шоу и средства массовой информации. Эта творческая работа с памятью стимулируется и вознаграждается (хотя бы только ободряющим кивком) ревностными восстановителями памяти. Результатом часто становятся фантазии и вымышленные воспоминания. Внушаемый пациент присоединяется к терапевту (действующему скорее с благими намерениями, чем с целью обмана) по самореализующейся спирали. Будучи тщательно созданным, повествование о насилии вызывает доверие и упорно защищается.
• Если обвиняемый, его семья или другие терапевты заявляют, что здесь действует какой-то элемент воображения, внушаемости или фантазии, это с негодованием отвергается как пациентом, так и терапевтом. Жертва, ценой болезненных психических затрат, проходит через «постепенное пробуждение»[253]. Обвиняемый подвергается стигматизации, отказывается от юридической презумпции невиновности и никогда никому не верит. От начала и до конца – первоначальные события, годы лжи, а теперь и драматическая конфронтация – он с очевидностью отрицал все это.
• Вытесненное сексуальное насилие в детстве вскоре было отнесено к категории посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), свойственного также жертвам, пережившим Холокост, и ветеранам Вьетнама. Но эти сравнения еще больше ослабляют убедительный тезис о вытеснении. Клинические вытеснения не поражают тех, кто переживает повторяющиеся и продолжительные ужасы. Лангер предполагает, что для выживших и свидетелей Холокоста и подобных злодеяний время является как длящимся, так и последовательным[254]. Длительное время переживается непрерывно, а не в виде последовательности воспоминаний, от которых можно освободиться. Воспоминания – это не «симптомы», которые нужно раскрыть и рассказать, чтобы обрести психический покой и социальную интеграцию. Действительно, «Болезненные воспоминания не всегда выводят из строя, и рассказы о них … редко «освобождают» свидетелей прошлого, от которого они не могут и не хотят убежать»[255].
253
254
Lawrence L. Langer, "The Alarmed Vision: Social Suffering and Holocaust Atrocity", in Arthur Kleinman et al. (eds), Social Suffering (Berkeley: University of California Press, 1997), 4765.