Некто несколько ниже в иерархии, чем Влок, дал Комиссии иную версию «знания» о той же реальности. Леон Весселс, бывший заместитель министра правопорядка, представил прекрасный анализ такого рода отрицаний:
«Я не верю, что политическая защита типа «я не знал» подходит мне, потому что во многих отношениях я считаю, что и не хотел знать... По-своему, у меня были подозрения о вещах, которые вызывали дискомфорт в официальных кругах, но так как у меня не было фактов, обосновывающих мои подозрения, или мне не хватило смелости кричать на площади, то, признаюсь, я только шептался в коридорах... Может быть, это и грубо, но я должен сказать это… Националистическая партия не проявляла пытливости в этих вопросах».
Не виден пытливый ум – совсем как у Эдипа. Но Весселс –источник более подходящий, чем греческие классики: это более ясное, более понятное и более точное описание, чем любой рассказ о слепых глазах, отведенных взглядах, о страусах и головах в песке Многие учреждения – армия, полицейские силы, правительственные ведомства, кабинеты министров, военная промышленность, учреждения опеки, где подвергаются жестокому обращению с детьми, производства, где притесняются женщины – полны людей, не обладающих пытливым умом. Эти люди и их душевное состояние фигурируют в каждом судебном процессе Комиссии по установлению истины и военных преступлений. Такие люди также участвуют в расследованиях незаконной торговли оружием, политической коррупции, дискриминации и злоупотреблений властью. Это не прямое отрицание каких-либо знаний того времени, а заявление о том, что мы либо не осознали значения события, либо не имели полной картины. Информация передавалась по принципу «необходимости знать»; задачи были разделены; все нас обманули; работа была сосредоточена на средствах, а не на целях; никто не понял всей истории.
Давайте сделаем маловероятное предположение, что это действительно так (обман Ле Карре), подобно сложности и непроницаемости. Но давайте также предположим, что изолированные ролевые игроки заметили (третьим глазом?), что происходит что-то плохое. На данный момент признание заместителя министра Весселя в недобросовестности – будь то из раскаяния или дальнейшего позерства – имеет решающее значение. Его приглушенное преуменьшение – даже ирония, если это возможно – передает суть незнания: «Националистическая партия не обладала пытливым умом в этих вопросах».
Одни и те же вопросы касаются всех исторических свидетелей, преступников и жертв: как много они знали, могли знать или должны были знать? В годы нацизма отрицание знаний миллионами немцев, несомненно, объяснялось недостаточной заботой о пытливом уме. Но еще миллионы – помимо тех, кто непосредственно проводил политику истребления – в правительстве и государственных учреждениях (и их сотрудники, от машинистов поездов до почтальонов) кое-что знали о массовых убийствах: не общую картину или все ее детали, но, безусловно, конкретные задачи, их цели и результаты. Хильберг заключает: «Необходимость каждой функции в процессе разрушения и взаимосвязь всех действий, совершаемых преступниками, не были темными, непрозрачными явлениями. Природа этого процесса могла быть осознана и понята практикующими специалистами самого низкого ранга»[266].
Это не тот контекст, в котором можно использовать такие термины, как «функция», «процесс», «феномен» и «действие». Воспоминания о зверствах и страданиях более конкретны. Представьте себе сцену на обычной пригородной вилле в Берлине в 1940 году, где располагался оперативный центр «Акции Т-4» – кодового названия программы «эвтаназии». Сидящие там мужчины и женщины заняты организацией и сокрытием убийств тысяч людей. Берли комментирует:
266
Raul Hilberg, Perpetrators Victims Bystanders: The Jewish Catastrophe, 1933—1945 (New York: Harper Collins, 1992), 26.