В политических конфликтах наблюдатели могут разделять единую с преступниками идеологию и идентифицировать себя с ними; или они могут бояться и ненавидеть преступников и идентифицировать себя с жертвой или принадлежать к группе потенциальных жертв. Любая из этих возможностей может привести к безмолвному наблюдению. Обычные сербские семьи в Боснии мало что сделали для поощрения первоначального насилия, но затем молча переселились в дома своих соседей, которые накануне подверглись этнической чистке. Моральные цепи наблюдения чрезвычайно непрозрачны – будь то предшествующие состояния знания и незнания или последующий выбор между молчанием и вмешательством. Когда-то имело смысл думать, что чем дальше очевидец от самого действия, тем меньше он виноват. Свидетельница политического убийства рассказывает мужу о том, что видела; он рассказывает своему коллеге по работе, он рассказывает своей жене. На каждом этапе, согласно одной моральной точке зрения, цепь ответственности ослабевает. Но зверства позднего модерна – это другое дело. Ученые проектируют оружие, а инженеры его производят; международные бизнес-картели управляют торговлей; банкиры отмывают деньги от сделок с наркотиками (в которых могут участвовать «освободительные» группы); правительственные чиновники закрывают глаза на законы об экспорте; коррумпированные сотрудники правоохранительных органов берут взятки … и так далее. Все эти люди физически очень далеки от убийства, но морально ближе к преступникам, чем случайный прохожий, оказавшийся на месте преступления.
Лозунги о том, что мы «все» соучастники и все виновны, слишком поверхностны. «Неспособность идентифицировать себя с жертвой» – стандартный пункт ситуационного списка, но от этого не менее сложный. В клише о пассивности свидетеля, городской анонимности, отчуждении и имеющей место безымянности жертва всегда считается чужаком. Вы не знаете, кто он; вы не можете «отождествить себя» с его тяжелым положением. Но внутренние свидетели реальных злодеяний зачастую вовсе не являются безликими незнакомцами – они живут в «ситуациях», где знают жертв и могут стать жертвами; они знают преступников или могут стать преступниками. В таких разных условиях, как Руанда и бывшая Югославия, люди стояли рядом, даже когда их соседей, школьных друзей и коллег по работе насильно выгоняли из собственных домов, забивали до смерти на их глазах или увозили в автобусах на расстрел.
Глава 10 снижает мрачность и безысходность этих образов. Не существует «ситуации» тотальной пассивности. Даже страх, идеология, религия или этническая лояльность не могут принудить всех к постоянному молчаливому согласию. Обязательства и отношения со временем меняются. Воспоминания о предыдущем молчании и сговоре теперь кажутся постыдными. Чувство человеческой порядочности или внезапное желание помочь могут в одно мгновение преодолеть самое сильное политическое давление, заставляющее хранить молчание.
«Свидетель» – достаточно удобный термин для описания людей, которые не являются ни жертвами, ни преступниками. Однако он вводит в заблуждение, когда применяется к культуре отрицания, которая пронизывает все общество и переживается каждым. Менее сложные термины – «простые люди», «граждане», «общественность», «общественное мнение» – вполне адекватны.
Тоталитарное государство в романе Оруэлла «1984» стремилось к тотальному контролю над информацией о прошлом и настоящем. Вы не знаете, и вы не знаете, что не знаете; вы платите ужасную цену за слишком глубокие знания или даже за попытки узнать больше. Но ни одно общество никогда не существовало в столь чистой форме. Вы не можете буквально игнорировать все неприятное, что происходит вокруг вас. Даже самый репрессивный и закрытый режим не может добиться полной секретности или контроля над информацией. Обычные граждане узнают некоторую правду, но их запугивают, заставляя лгать себе, а также посторонним. Преступники и чиновники «разыгрывают» свою повседневную жизнь, делая вид, что ничего необычного не происходит. Даже внутри одного и того же общества молчание и фальшивая нормализация (свидетели, которые ничего не видят) могут иметь разные причины: прямое государственное принуждение, тонкое поощрение или добровольное беспокойство по поводу имиджа вашей страны.