Сегодня было третье февраля 1939 года, его день рождения. Ему исполнилось пятьдесят девять лет, но Пол прекрасно сохранился для своего возраста, и серебряные нити в его черных волосах только подчеркивали его незаурядную внешность. Глаза его не потеряли своей яркой синевы и живости, а брови и усы оставались черными как смоль. Если не считать глубоких морщин в уголках глаз, его загорелое лицо было удивительно гладким, а его тело оставалось таким же упругим и мускулистым, как двадцать лет назад. Эмму всегда немного изумляла удивительная физическая сила Пола, таившаяся в его широких плечах и необъятной груди. Сегодня вечером, одетый во фрак с белым галстуком, он излучал очарование, волновавшее ее не меньше, чем прежде. Он встретился с нею глазами и подмигнул ей, а потом посмотрел на нее тем многозначительным взглядом, который ей был так хорошо знаком.
„Этот взгляд будит во мне дьявола, – подумала она, – и это после стольких лет”. В апреле ей самой будет пятьдесят. В это трудно поверить! Она знакома с Полом уже двадцать один год, из которых шестнадцать незабываемых лет они прожили вместе. Эти годы не всегда были простыми: Пол был властолюбив и самоуверен не меньше, чем сама Эмма, и часто испытывал потребность в самоутверждении. Он хотел властвовать и давал ей ясно понять, кто мужчина в доме. Эмма приучилась не перечить ему во многом, касающемся их личной жизни, а Пол, в свою очередь, был достаточно мудр, чтобы никогда не вмешиваться в ее дела. Он был также склонен пофлиртовать и не делал секрета из того, что он любит женщин. Эмма подозревала, что у него могли быть другие женщины, когда он путешествовал за границей один, но он никогда не давал ей повода для ревности, и она не сомневалась в его преданности. Хотя она считала сексуальную удовлетворенность полезным чувством, она редко подозревала его в неверности, даже если таковая и была. Его любовь к ней не ослабевала со временем, и Эмма чувствовала себя счастливой. Откинувшись на спинку стула и, между возбужденными разговорами, шампанским, деликатесами и весельем, царившем среди их друзей, она заставила себя выбросить из головы тревожные мысли о войне, которые одолевали ее в начале вечера.
Всю следующую неделю Пол не упоминал больше о войне, а Эмма сама тоже старательно избегала этой темы в разговорах, Они поехали в Восточный Техас, чтобы посетить „Сидней-тексас ойл компании”, недавно переименованную по ее предложению в „Сайтекс”, а потом проследовали дальше в Западный Техас, где Пол, к большому неудовольствию Гарри Мэрриотта, приобрел нефтяные промыслы в Одессе и Мидленде. Эмме не очень понравился партнер Пола, и она не замедлила сообщить об этом ему, когда впервые встретилась с этим человеком несколько лет назад. Возвратившись из поездки в Нью-Йорк, Эмма укрепилась в своем мнении и спросила Пола, почему Мэрриотт был так недоволен его новыми приобретениями. Тот усмехнулся и сказал:
– Потому, что он всегда хочет играть безопасно, но никогда не любит рисковать. Он боится потерять все или хотя бы часть из того, что мы накопили за годы. Глупец. Сейчас мы – одна из самых богатых нефтяных компаний в Америке, но расширять дело необходимо, жизненно необходимо. Гарри хорошо разбирается в деле, но он лишен воображения. Вспомни, как он сопротивлялся, когда я покупал нефтяные танкеры. Тогда я доказывал ему, что он был не прав. Они оказались удачным вложением капитала для компании и вскоре более чем окупили себя. Теперь я снова докажу ему, что он ошибается, Эмма. У меня нюх на нефть, и я гарантирую, что в Одессе и Мидленде нефть будет найдена в течение нескольких лет. Я планирую начать буровые работы еще до конца этого года.
– Хорошо, что тебе принадлежит большинство акций компании, иначе могли бы возникнуть неразрешимые проблемы с Мэрриоттом, – сказала Эмма.
– Ты чертовски права, – усмехнулся Пол. – Неужели ты могла подумать, что я настолько глуп, чтобы вкладывать миллионы, не сохранив контроль за ними.
– Конечно, нет, – рассмеялась Эмма, – ты для этого слишком умен и хитер.
Она поколебалась секунду.
– Ты жалеешь, что Дэзи – не мальчик?
– Бог мой, нет! Почему ты спросила об этом, дорогая?
– Понимаешь, Говард не сможет последовать по твоим стопам, и мне часто приходит в голову, что тебя должно огорчать отсутствие сына, который смог бы продолжить твое дело, стал бы наследником и продолжателем династии Макгиллов.
– А почему ты думаешь, что я не допускаю мысли о том, что это сможет сделать Дэзи? В конце концов, если она унаследует что-нибудь от своей замечательной матери, она сможет стать чертовски хорошим бизнесменом. Кроме того, в один прекрасный день она выйдет замуж, и у нее будут дети, мои внуки. Подумай об этом, Эмма.
Она задумалась, и эти слова запали ей в душу.
Однажды, в конце февраля Пол рано возвратился домой из офиса компании „Сайтекс” в Нью-Йорке, и Эмма тут же поняла, что произошло нечто ужасное. Он казался необычно взволнованным, рассеянно поцеловал ее и попросил налить себе что-нибудь выпить, что редко случалось с ним так рано, в 4 часа дня. Не в силах сдерживаться, Эмма сразу спросила:
– Ты расстроен, Пол, что случилось?
– Мне никогда не удастся ничего скрыть от тебя, любовь моя.
Он отпил из бокала, закурил сигарету, а потом сказал:
– Я заказал для тебя билет на „Куин Элизабет" в Англию. Я рад, что мне удалось достать для тебя отдельную каюту, хотя и было поздно. Так что тебе будет удобно, дорогая. Ты отплываешь в четверг.
– Разве ты не едешь со мной? – спросила она, стараясь казаться спокойной, но волнение перехватило ей горло.
– Нет, дорогая, я не смогу.
– Почему, Пол? Ты же собирался возвратиться в Англию со мной.
– Я должен вернуться в Техас на несколько дней, чтобы уладить некоторые дела и убедиться в том, что Гарри хорошо уяснил себе мое желание начать буровые работы в Одессе как можно скорее. А потом я еду в Австралию.
– Но ты же не собирался ехать туда раньше конца года.
– В конце года может быть слишком поздно, Эмма. Я должен съездить туда сейчас и как можно скорее, чтобы уладить там свои дела и встретиться с человеком, который управляет моими компаниями. Ты же знаешь о моих предчувствиях относительно японской угрозы на Тихом океане. Я не могу бросить свои дела на произвол судьбы.
Эмма побледнела.
– Я не хочу, чтобы ты ехал! – закричала она. – Я боюсь! Боюсь, что ты застрянешь в Австралии, если война разразится раньше, чем ты успеешь вернуться в Англию. Мы сможем оказаться разлученными на годы.
Эмма встала, подошла к Полу и опустилась на колени у его ног.
– Пожалуйста, не езди, дорогой. Я прошу тебя об этом.
Она легко коснулась пальцами его лица, самого родного для нее лица в мире, и ее глаза наполнились слезами.
– Ты же знаешь, что я должен ехать, Эмма, дорогая, – нежно сказал он. – Но я не собираюсь там долго задерживаться, самое большее, на два месяца. Мои дела в Австралии уже много лет в относительном порядке, но я должен убедиться сам, что и дальше все пойдет хорошо, поскольку впоследствии я буду вынужден отсутствовать дольше обычного. По-видимому, так и произойдет. Мы же не знаем, как долго продлится эта война, когда она начинается.
Пол улыбнулся.
– Я скоро вернусь, потому что хочу быть с тобой в Англии, когда начнется война. Конечно, я не хочу оставлять тебя одну. Не унывай, любимая. Меня не будет всего восемь недель. Все не так плохо.
Эмма не стала больше спорить с Полом и пытаться отговорить его, понимая, что делать это бесполезно. Его владения были столь велики, что поражали воображение, и он не мог сбросить с себя такую же громадную ответственность, которую они налагали. Богатство дает бесчисленные привилегии, но и требует громадных забот. Эмме было совершенно ясно, что Пол, при всем желании, не мог не считаться с политической обстановкой в мире и с тем влиянием, которое она оказывала на его бизнес.
Будучи сама деловой женщиной, Эмма понимала движущие им мотивы и сознавала разумность его планов, хотя и не была от них в восторге. Поэтому все последующие дни до своего отъезда, она старалась казаться веселой, но мысль о разлуке с Полом угнетала ее сильнее, чем когда-либо раньше, и пугающее чувство потери преследовало ее во время возвращения в Англию. Даже когда она поселилась вновь в их доме на Белгрейв-сквер, это чувство сохранилось и постоянно мучило ее.