Переполненные взаимным влечением, непрерывно усиливающейся любовью друг к другу, Пол и Эмма не переставали дивиться чуду, случившемуся с ними. Простой взгляд обжигал, как поцелуй, любой незначительный жест порой значил больше, чем объятие, каждое слово, сказанное друг другу, было наполнено особым смыслом.
Эмма не переставала изумляться силе охватившего ее чувства. Она вся светилась от счастья. Удовлетворение и всепоглощающая радость бытия растопили копившиеся годами горести и унижения. Любовь стерла маску невозмутимости с ее лица и охватила все ее существо. Любовь возвратила ее к жизни. Обожание, с которым относился к ней Пол, его глубокое понимание победили свойственную ей недоверчивость и постоянную готовность к самозащите, до сих пор определявшие всю ее жизнь. Она была откровенна с ним так, как никогда и не с одной живой душой на свете. Все преграды пали перед тем единственным мужчиной, которого она впервые в жизни полюбила по-настоящему и которому она отдавала себя всю без остатка.
Пол стал для нее подлинным откровением. Общаясь с Эммой, он давно отбросил свои иронические манеры и ту маску светского повесы, которую имел обыкновение нацеплять на себя, но теперь Пол позволил Эмме заглянуть себе в душу так глубоко, как до того не разрешал ни одной другой женщине. Ей раскрылся его тонкий внутренний мир, и она с удивлением обнаружила его мощный интеллект, спрятанный за личиной записного красавца. Ее изумляли его ум и обширные знания. Она была поражена его разносторонностью и очарована его воспитанностью, которые безусловно проистекали из чувства уверенности в себе, даваемого старинным огромным состоянием, помноженным на прекрасное образование в Веллингтоне и Оксфорде. Она не переставала восхищаться быстротой его ума. Короче говоря, Эмма была совершенно очарована им.
В свою очередь, Пол, так же как Эмма, потерял голову от своей первой настоящей любви, встреченной за годы своих романтических похождений. Он был уверен, что она – самая изумительная женщина из всех попадавшихся ему на пути в его долгих скитаниях по свету. Он также считал Эмму самой умной женщиной из всех, с кем он когда-либо встречался, и живость ее ума покорила его. Но в ней еще было нечто, чему Пол не переставал изумляться, то, что придавало ей неповторимость, некое излучение, исходившее из самых глубин ее существа. Он не мог точно определить, что это было, и, в лучшем случае, мог лишь сравнить ее с той, неподдающейся описанию, харизмой, превращающей хорошую актрису в подлинную звезду. Для них обоих их отношения были той любовью с первого взгляда, поразившей их, как удар молнии, и заставившей их в ослеплении сразу и безумно влюбиться друг в друга.
Дни текли как в тумане. Их влечение друг к другу вспыхивало и угасало, и снова вспыхивало ярким пламенем, их оживленные беседы затягивались далеко за полночь, мысли и чувства раскрывались друг Другу с поразительной обнаженностью. Один находил в другом все, что можно было пожелать от товарища и любовника, их разум и души сливались друг с другом в той же гармонии, что и тела.
Однажды, когда в послеполуденный час они, утомленные любовью, лежали, обнявшись, Пол сказал:
– Ты не будешь возражать, если я покину тебя ненадолго, любимая? Мне надо кое-чем заняться.
– Нет, если ты пообещаешь мне, что поспешишь назад, – ответила Эмма, проводя губами по его груди.
– Ничто не сможет удержать меня вдали от тебя дольше, чем на час. Я вернусь к четырем, – сказал он, целуя пряди ее волос.
Пол высвободился из ее объятий и скрылся в ванной комнате. Через несколько минут он появился снова, гладко выбритым, с полотенцем, обернутым вокруг бедер. Со своего места в постели Эмма украдкой, по-кошачьи, следила за ним, не отрывая внимательного взгляда своих изумрудных глаз. Она с удивлением обнаружила, что ей Доставляет небывалое удовольствие наблюдать за тем, как он занимается таким простым делом, как одевание. Он взял рубашку со стула, и Эмма, увидев напрягшиеся мышцы у него на спине, с трудом подавила в себе желание вскочить, подбежать к нему и сжать его в своих объятиях. „Он постепенно заменяет для меня весь мир”, – подумалось ей.
Он застегнул портупею поверх армейского кителя, подошел к кровати, наклонился и поцеловал ее. Эмма обвила руками его шею. Мгновение спустя он осторожно снял с себя ее руки.
– Я должен идти, моя сладость.
– Могу ли я узнать, куда ты направляешься? – спросила Эмма, игриво сощурив глаза. – Такой гладко выбритый, начищенный до блеска и благоухающий? Имейте в виду, майор Макгилл, если у вас намечено свидание с другой женщиной, я выцарапаю вам глаза! И ей тоже! Клянусь, что я это сделаю.
Он усмехнулся и шутливо щелкнул ее по кончику носа.
– О, сердце тигра, прячущееся в женской груди!
– Балуетесь стишками, майор?
– Должен сознаться, украденными у Шекспира. „Генрих VI”.
Пол поцеловал кончики ее пальцев. Внезапно пожатие его руки окрепло, глаза пронизывающе смотрели на Эмму.
– А если ты осмелишься даже взглянуть на другого, я убью тебя! – Он выпрямился. – Будь хорошей девочкой и веди себя хорошо. Я скоро вернусь.
После его ухода, Эмма занялась телефонными разговорами со своим секретарем в универмаге и домоправительницей, поспешившей заверить ее, что в Йоркшире за время ее отсутствия все было в полном порядке. Успокоенная тем, что ничего не произошло со времени ее вчерашнего звонка и все находится под контролем, она потом позвонила Фрэнку в редакцию „Кроникл”.
– Великий Боже! Никак медведь в лесу сдох, – воскликнул Фрэнк, услышав в трубке ее голос. – Неужели он ослабил свою хватку настолько, что тебе удалось позвонить мне? – Он расхохотался. – Я шучу. На самом деле я рад за тебя.
– Ох, Фрэнк, я так счастлива, что не могу сама в это поверить! Но только ты ошибся. На самом деле это я на часок выпустила Пола из своих тисков.
– М-да, я вижу! Должен заметить, что он действительно хорош для тебя, я еще никогда не слышал тебя такой. Но почему ты не рассказала мне, кто он такой на самом деле?
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что он – единственный сын и вообще единственный ребенок ни кого другого, как Брюса Макгилла, миллионера и одного из самых могущественных людей в Австралии. Полагаю, ты знаешь, что Пол – наследник гигантского состояния, громадного овцеводческого ранчо, рудников, копей, угольных шахт и Бог знает чего еще.
– Он говорил, что его семья имеет разнообразные деловые интересы. Но откуда ты столько знаешь о нем?
– На днях я виделся с Долли Моустен, и она немало рассказала мне о Поле…
– Что еще она тебе наговорила? – подозрительно спросила Эмма. Ее сердце тревожно забилось.
– Ничего. Она просто заметила, что семейство Макгиллов очень богато и влиятельно. А что случилось? Мне показалось, что ты встревожена.
– Вовсе нет, – рассмеялась Эмма. – А как ты поживаешь, Фрэнк? У тебя все в порядке, дорогой? – поинтересовалась она, быстро меняя тему разговора.
– У меня все отлично. Но, боюсь, ты позвонила в неудобное время, Эмма. Я больше не могу сейчас говорить с тобой, я должен идти на заседание редакции. Ты можешь позвонить завтра, дорогая, и мы поболтаем побольше?
– Конечно.
– Тогда, будь здорова. Привет Полу. До свидания.
– До свидания, Фрэнк.
Эмма положила телефонную трубку и с задумчивым видом осталась сидеть, глядя на аппарат. Беспокойные мысли метались у нее в голове, пока она размышляла о семействе Макгиллов, а если точнее, о загадочной миссис Пол Макгилл, его жене, о которой он ни разу больше не вспоминал, а она – не осмеливалась расспрашивать, да и не желала о ней знать. Но теперь Эмму снедало любопытство. Как она, интересно, выглядит? Красива ли она? Сколько ей лет? Почему их брак оказался несчастливым? Есть ли у них дети? Почему Пол не разводится с нею, столько лет живя отдельно? Эмма закрыла глаза, стараясь освободиться от этих вопросов, так мучавших ее. Она не собирается открывать „ящик Пандоры”. Когда-нибудь он сам все ей расскажет, Эмма была уверена в этом, ну а сейчас она не желает знать ничего, что могло омрачить то недолгое время, которое осталось им пробыть вместе. Такое бесценное время!