– В чем дело, дорогая? – озабоченно спросила Эмма. – Что ты делаешь дома? Что тебя так расстроило?
– Нет, ничего. Я приехала, потому что мне нужно было повидаться с тобой, – ответила Эдвина. – Поговорить тобой об этом.
Она достала из кармана конверт и швырнула его матери.
– Интересно, чему вас учат в такой дорогой школе, неужели таким манерам, – мягко заметила Эмма и наклонилась, чтобы поднять бумагу, упавшую к ее ногам.
Эдвина пронзительно выкрикнула:
– Можешь не трудиться заглядывать внутрь. Там мое свидетельство о рождении. Ты отказалась дать мне оригинал, поэтому я вынуждена была написать в Сомерсет-хауз и попросить прислать копию. Ты прекрасно знаешь, что в нем написано. И теперь я понимаю, почему ты прятала его от меня все эти годы.
Конверт дрогнул в руке Эммы, озадаченно смотревшей на него. Душа ее ушла в пятки. Она смотрела на Эдвину, чувствуя тошноту, подступающую к горлу, и так крепко сжала губы, что они побелели. Эмма не могла выговорить ни слова. В свою очередь Эдвина с презрительным выражением лица не отрывала взгляда от матери.
– Что тебя так шокировало, мама? – прошипела она. – Это мне надо быть шокированной. В конце концов, это я – незаконнорожденная.
Эдвина произнесла это слово с такой резкостью, и ее предрешение было столь очевидным, что Эмма вздрогнула, как от удара.
Эдвина подалась вперед, и ее серебристо-серые глаза потемнели от ненависти.
– Как ты могла уверять меня все эти годы, что мой отец – Джо Лаудер, когда на самом деле им был Блэки О'Нил? – язвительно расхохоталась она. – Блэки О'Нил! Твой дражайший друг. Держу пари, что это он. Вьется около тебя, как преданная собачонка, с тех пор, как я себя помню, и во время двух твоих замужеств! – Глаза ее сузились. – Ты мне отвратительна, мама. Я горевала по Джо все эти годы, а ты допускала это. Как жестоко с твоей стороны.
Эмма старалась держать себя в руках, но ее голос дрогнул, когда она произнесла:
– Тебе было бы легче, если бы я об этом сказала? Смягчило бы твое горе или облегчило бы его? Джо был твоим отцом в лучшем смысле этого слова. Он любил тебя ничуть не меньше, чем собственного сына, и ты любила его тоже. Ты бы горевала по нему не меньше, чем если бы знала правду. Зачать ребенка может каждый, Эдвина, но только то, как мужчина ведет себя после рождения ребенка, делает его настоящим отцом. Или нет? Хотя ты не была плотью и кровью Джо, он, несомненно, относился к тебе так, как будто ты была его родной дочерью, и это единственное имеет значение.
– Ты просто оправдываешь себя! Ты – лживая шлюха!
Эмма молча смотрела на свою восемнадцатилетнюю дочь, сидящую перед ней, и не знала, что сделать, что сказать, чтобы успокоить ее, чтобы облегчить ее страдания!
– И как прикажешь мне себя называть, дорогая мамочка, могу ли я спросить. У меня ведь нет фамилии, не так ли? Может быть, меня зовут О'Нил или, может быть, Харт? – Эдвина с трудом перевела дух, в глазах ее блеснул металл. – Ты – лживое аморальное животное!
Эмма вздрогнула как от пощечины, но проигнорировав оскорбление, она сохранила выдержку.
– Твоя фамилия Лаудер, Эдвина. Джо удочерил тебя и дал свое имя.
– Спасибо, это все, что я хотела знать. – Эдвина поднялась и протянула руку. – Я забираю свое свидетельство о рождении, так как мне стоило больших хлопот достать его. – Она грубо выхватила его из рук Эммы.
– Я ухожу.
Эмма тоже встала. Она попыталась взять Эдвину за руку, но та гневно отдернула ее.
– Не дотрагивайся до меня, – истерично воскликнула Эдвина и ринулась прочь из библиотеки.
– Эдвина, сядь, пожалуйста, – тихо сказала Эмма. – Ты уже достаточно взрослая, чтобы обсудить все это со мной спокойно и разумно.
В ее голосе появились умоляющие нотки.
– Пожалуйста, дорогая. Я понимаю, что ты ужасно огорчена и обижена, но позволь мне объясниться. Пожалуйста, дай мне возможность сказать тебе…
– Ничего из того, что ты можешь сказать, не интересует меня. Я ухожу, – прервала ее Эдвина.
– Куда ты идешь? – взволнованно спросила Эмма и шагала вперед, умоляюще протягивая руки к дочери. – Пожалуйста, Эдвина, не уходи. Давай поговорим. Я хочу все объяснить тебе, и ты, может быть, простишь меня за то, что я скрывала от тебя правду. Я это делала с самыми лучшими намерениями, я хотела защитить тебя, заботилась только о твоем благополучии, моя дорогая. Я люблю тебя.
Эдвина злобно взглянула на мать, и голос ее задрожал от ненависти.
– Я уже сказала, что меня не интересуют твои объяснения, – она надменно вздернула голову. – Я покидаю этот дом, и ноги моей в нем больше не будет.
– Но, дорогая, ты не можешь уйти. Куда ты пойдешь?
Эмму душили слезы.
– Я собираюсь провести Рождество у кузины Фреды в Райпоне, а после праздников я намерена поехать в Швейцарию заканчивать учебу. Это единственное, о чем я просила тебя раньше, и то, в чем ты мне отказала. Пожалуйста, теперь отдай необходимые распоряжения. – Эдвина презрительно улыбнулась. – Ты достаточно богата, чтобы сделать это хотя бы сейчас. Полагаю, что ты будешь платить за мое обучение, мама, и не прекратишь выдавать мне мое содержание.
– Как ты могла об этом даже подумать! – воскликнула Эмма. – Я тебе никогда ни в чем не отказывала и не собираюсь этого делать теперь. Пожалуйста, останься.
Глаза Эммы наполнились слезами, и она неуверенным голосом сказала:
– Не уходи так, давай все обсудим.
– Я уже сказала тебе все, что собиралась. – И Эдвина решительно направилась к двери. Крепко ухватившись за ручку двери, она обернулась и посмотрела на Эмму, ее нежное лицо перекосилось.
– Я ненавижу тебя, мама. До конца дней своих я не желаю тебя видеть.
Дверь захлопнулась за Эдвиной. С растерянным лицом Эмма молча посмотрела вслед дочери и опустилась в ближайшее кресло. Она закрыла лицо руками, и слезы тихо покатились по ее щекам. Долгие годы она с ужасом ждала этого дня, пыталась всеми силами избежать этого безобразного столкновения. Но теперь, когда это случилось, Эмма чувствовала свою беспомощность по отношению к Эдвине, оказавшейся столь непреклонной. Она всегда знала, что ее дочь бурно отреагирует на это, и допускала, что утратит привязанность Эдвины, какой бы малой она не была, когда правда выйдет наружу. Эдвина никогда не питала к ней глубоких чувств, она любила только Джо и Фреду. Вся нежность и обожание, которые изливала Эмма на свою старшую дочь, падали на бесплодную землю. Эдвина всегда отталкивала ее, даже когда была еще совсем маленькой девочкой.
Неожиданно Эмма подумала, что, может быть, ей лучше пойти и рассказать Эдвине, кто ее настоящий отец, но это вряд ли бы облегчило страдания дочери и пережитое ею чудовищное унижение. Она по-прежнему останется незаконнорожденной, поэтому лучше на время оставить все как есть. Болезненные воспоминания и давно забытые образы плясали в ее голове. Эмма вспомнила о том, как боролась за существование, о жертвах, принесенных ею, о страхах и унижениях и обо всем, что ей пришлось пережить ради Эдвины. Неужели все было напрасно? Конечно, нет! Кроме того, она не знала, что ей делать дальше. Ведь все, что могла, она уже сделала.
Эмма вытерла слезы, ее природный оптимизм возобладал. Может быть, через несколько недель, когда Эдвина успокоится, появится шанс к примирению. Эта мысль обрадовала ее, и она поспешила наверх. Она должна уговорить Эдвину встретиться с ней после Рождества, если надо, то и умолить ее, и может быть, им как-нибудь удастся понять друг друга. Но, к огорчению Эммы, она нигде не смогла найти свою дочь. Эмма стояла посреди комнаты Эдвины, глядя в открытый шкаф, где пустые вешалки объяснили ей все. Она подошла к окну и посмотрела вниз, на улицу. „Роллс” исчез. Очевидно, Эдвина попросила шофера отвезти ее на вокзал. Эмма прижалась головой к раме и с пугающей ясностью поняла, что примирение невозможно: дочь потеряна для нее навсегда. С бледным и взволнованным лицом она неуверенными шагами направилась к себе в спальню. Нужно поговорить с Блэки! Она потянулась к телефону, но рука ее упала: Блэки до следующей недели должен был быть в Ирландии. Эмма устало опустилась в кресло, чувство утраты переполняло ее. Сердце ее щемило при мысли об Эдвине, испытавшей такие душевные муки, и Эмма всем сердцем хотела помочь ей. Наконец, Эмма с трудом заставила себя встать и прошла в ванную. Она сполоснула холодной водой пылающее лицо, опухшие глаза и заново накрасилась. Потом, почти успокоившись, позвонила в офис Артуру.