– Перепил? – участливо спросил другой, выпуская Кэла на улицу.
Прохлада немного отрезвила его. Он глубоко вдохнул чистый воздух ночи, и тут из темноты раздался знакомый голос:
– Хочешь домой?
Джеральдина стояла невдалеке, накинув на плечи пальто.
– Я в порядке, – сообщил он ей. – Где твой отец?
– Не знаю. А зачем он тебе?
– Здесь есть кое-кто, кого не должно быть, – сказал Кэл, подходя к ней. Спьяну она казалась ему гораздо красивее; глаза ее сверкали, как темные самоцветы.
– Может, прогуляемся немного? – предложила она.
– Мне нужно поговорить с твоим отцом, – пытался настаивать он, но она уже повернулась и пошла, улыбаясь, куда-то в темноту. Он последовал за ней. Ее силуэт был виден впереди неотчетливо, но он слышал ее смех и шел за ним.
– Куда ты?
Она в ответ только рассмеялась.
Над их головами быстро неслись облака, сквозь которые просвечивали звезды, слишком тусклые, чтобы осветить что-либо внизу. Кэл, посмотрев на них, опустил глаза и увидел, что Джеральдина повернулась к нему.
Но в призрачном свете, внезапно выхватившем из темноты ее лицо, он увидел такое, от чего у него перехватило дыхание. Лицо Джеральдины оплыло, как растаявший воск, и под этим осыпавшимся фасадом оказалась другая женщина. Выщипанные брови, узкие, неулыбающиеся губы – это была Иммаколата.
Он хотел бежать, но тут в висок ему уперлось холодное дуло, и голос торговца сказал:
– Пикнешь – будет очень больно.
Он молчал.
Шэдвелл ткнул пальцем в сторону стоящего невдалеке черного «Мерседеса».
– Вперед.
Кэл повиновался, все еще не веря до конца, что это происходит на той самой улице, где он с детства знал каждую выбоину на мостовой.
Его впихнули на заднее сиденье машины, отделенное от его похитителей толстым стеклом. Все, что он мог – беспомощно смотреть, как они садятся в машину.
Он знал, что никто его не заметил. Все просто решат, что он устал и ушел домой. Он в руках врагов, помощи ждать неоткуда.
Что бы сделал на его месте Чокнутый Муни?
Ответ пришел в следующее мгновение. Он достал из кармана сигару, которую вручил ему Норманн, откинулся на сиденье и закурил.
«Молодец», – сказал поэт; пользуйся тем, что имеешь, пока есть, чем пользоваться. И получай удовольствие.
V
В лапах Мамаши
В облаке страха и сигарного дыма он скоро потерял направление, в котором они двигались. Когда они наконец остановились, единственным ориентиром был явственный запах реки. Ее близость подтверждала и липкая черная грязь од ногами – здесь она тянулась на акры и пугала его еще Детстве. Он никогда не ходил сюда один, без взрослых.
Торговец велел ему выходить. Он послушно вылез из машины – трудно не быть послушным перед дулом пистолета. Шэдвелл вырвал у него изо рта сигару, растоптал ее ногой и провел его в какие-то низкие ворота. Только теперь Кэл понял, где они находятся. Городская свалка. Раньше заброшенные свалки в городе расчищались и засаживались растительностью, но сейчас у муниципалитета не было средств, и эта свалка так и осталась свалкой. Ее запах – ветошь и гниющие овощи – забивал даже запах реки.
– Стоп, – скомандовал Шэдвелл.
Кэл оглянулся на его голос. В полутьме он заметил, что торговец спрятал пистолет, и это побудило его бежать. Он пробежал, быть может, шага четыре, когда его ноги в чем-то запутались, и он упал. В следующий момент его опутали какие-то беспорядочные переплетения скользких конечностей. Без сомнения, отродья сестры. Он был рад, что в темноте их не видно, но он ощущал их прикосновения и слышал, как щелкают их зубы.
Но им не велели причинять ему вред – он понял это довольно скоро. Они просто держали его так крепко, что хрустели суставы, пока перед ним вырисовывалась в воздухе женская фигура.
Это была одна из сестер Иммаколаты: обнаженная женщина, чья плоть мерцала и дымилась, как сгусток тумана, пронизанный красноватыми жилками, в котором то тут, то там вырисовывались отдельные, чудовищно деформированные части тела. Отвисшие груди; раздутый живот, как на последнем месяце беременности; опухшее лицо, в складках которого прятались невидящие бельма глаз. Это объясняло нерешительность ее продвижения – прежде чем сделать шаг она ощупывала землю своими туманными конечностями.
При свете, исходящем от омерзительной Мамаши, Кэл смог яснее разглядеть ее детей. Среди них были богато представлены все уродства: тела, вывернутые наружу, демонстрируя желудок и легкие; отвисшие ряды грудей; петушиные гребни на головах. Но они были послушными и любящими чадами: их глаза внимательно следили за каждым движением Мамаши.
Внезапно она завопила. Поглядев на нее, Кэл увидел, что она стоит, широко расставив ноги, запрокинув голову, откуда исходил истошный крик.
Рядом с ней появилась другая фигура, тоже обнаженная, но мало напоминающая женскую. На иссохшем до состояния черепа лице выделялись лишь спутанные волосы и зубы. Она бережно держала сестру, вопль которой тем временем стал просто невыносимым. Из раздувшегося живота вырвался на землю сморщенный сгусток светящегося вещества. Увидев его, отродья разразились приветственными криками.