Видимо, гигантов в подземелье было только трое. Одного порешил Жан, двоих без труда зарубила Микаса прямо в тюремном блоке, когда те по очереди вылезли из люка.
Теперь за их спиной поднимался слабый столб пара и смешивался с водяной хмарью. Дождь усилился. Жан запустил сигнальную ракету в небо, после чего присел на корточки и устало закрыл глаза, пытаясь привести в порядок дыхание и унять легкое головокружение. Все-таки нехило он, видимо, приложился головой о пол в подземелье — вот и заработал небольшое сотрясение мозга. Ничего, не впервой. Хуже было другое. В его мутном сознании снова всплывали имена и даты на расцарапанных стенах тюремного блока. И от этого Жану становилось еще паршивей, еще сильнее начинала болеть голова и давить на плечи хреновое ощущение усталости от всего происходящего.
А потом все изменилось. Что-то теплое коснулось виска, и Жан, открыв глаза, с удивлением посмотрел снизу вверх на склонившуюся к нему Микасу. Она только что приложила свою теплую ладонь к его слипшимся от крови волосам:
— У тебя рассеченная рана. Нужно перевязать, — сказала с сочувствием в голосе и взгляде.
Добрая, ласковая, заботливая Микаса Аккерман, которая наконец-то обратила внимание на Жана. Сегодня, и правда, был сумасшедший день, но ради такого подарка судьбы Жан Кирштайн готов был получить еще пару сотрясений мозга.
Попав в плен серых глаз, он совсем растерял последние крохи разума и, испугавшись, что Микаса сейчас уберет ладонь, накрыл ее своей — прохладной… а еще несоразмерно большой по сравнению с ее ладной и тонкой.
— Не убирай, — пробормотал он еле слышно. — Так мне гораздо лучше.
На языке крутились слова… Много хороших и добрых слов для Микасы. Чтобы успокоить ее, поблагодарить, чтобы унять смущение и тревожную растерянность, но Жан не смог произнести ни одно из сотен возможных. Трус.
Где-то издалека раздался окрик Эрена и вопль Саши. Армин и Конни, а чуть опережая их и Леви уже неслись к ним, чтобы узнать, что случилось.
Микаса тут же отняла руку, а Жан в очередной раз с раздражением подумал, что Эрен Йегер — мудак, раз лишает себя такого драгоценного дара. Головная боль вернулась к нему с новой силой.
«Твои руки, Микаса, как и руки любой женщины, созданы для тепла, а не убийства».
========== Глава 7. Между заблуждением и истиной ==========
К вечеру ветер разогнал тучи до самого горизонта, и по небу разлилась дикая вечерняя заря. В нестерпимом пламени заката полыхал за рекой лес гигантских деревьев, Гьёлль несла оранжевые воды к морю, а волосы Армина окрасились медью. И лишь тюремные блоки в кольце крепостной стены скрылись в глубокой тени — будто сама природа стыдилась сотворенного людьми уродства. Буйство света ослепляло Эрена, но ни один луч солнца не смог добраться до его души. Прошлое, как крепостная стена, и будущее, как вороново крыло, — оба черные и беспросветно тоскливые — уже начинали медленно обугливать его до такой же безнадежной тьмы.
А вот глаза Армина лучились восторгом:
— Думаю, марлийцы использовали это место как тюрьму для своих соотечественников. Что-то вроде трудового исправительного лагеря, — сказал он, пока Эрен осторожно пробирался к нему сквозь развалы книг и увесистых папок с документами, которыми друг обложился так, будто держал оборону против врага-невежества.
Наконец ему удалось-таки добраться до Армина и пристроиться рядом, сдвинув пару книг в сторону.
— Труд делает свободным? — процитировал Эрен въевшийся в мозг лозунг.
— Да, — кивнул приятель, с восхищением перелистывая какую-то книгу с иллюстрациями. Все его внимание было поглощено ей. — Такая надпись есть над входом у каждого из корпусов.
— А титаны?
— Для устрашения. Наверное, узников скармливали им в случае серьезных провинностей. Кроме того, в первом корпусе обоих рядов есть огромный лазарет, картотека, библиотека и душевые.
Зато в остальных нет ни одного окна и ни одной чистой стены без каракуль с именами и датами. Зато в каждом из двадцати тюремных блоков в дальнем углу спрятан небольшой квадратный люк, который ведет в подвал с узким коридором. Эрен устало взглянул на книгу, которую сейчас изучал Армин. Лучше смотреть на цепочки слов незнакомого языка и яркие иллюстрации, чем вспоминать подземелья, которые они впятером (пока Армин с Конни рылись среди обнаруженных книг) весь день до вечера очищали от титанов, спящих в ловушках-камерах. Те реагировали на шум и свет, поэтому приходилось быть предельно осторожным и бесшумным. В тесноте подземных коридоров на Эрена давили стены и ненависть. Он думал об узниках, обреченных существовать в темноте и страхе; думал о титанах, заключенных на век в подземелье; думал о том, насколько же марлийцы были пропитаны ненавистью к этим несчастным, раз держали их в таких нечеловеческих условиях. А еще думал о своей ненависти к ним, что расцвела несколько месяцев назад, когда в его голову ворвались воспоминания отца про жизнь до Парадиза.
Чтобы отвлечься, он открыл подвернувшуюся под руку папку с документами и уныло взглянул на столбцы ровных цифр и какой-то график. Ничего интересного. Но, возможно, в этих книгах сокрыта еще одна крохотная часть истины о неизведанном мире за Стенами. Возможно, из этих документов он узнает нечто важное, что приблизит его к свободе еще на один маленький шажок.
— Надеюсь, в этих записях все-таки найдется что-то полезное для нас, — Эрен отвернулся от графика и теперь следил за ловкими пальцами Армина, листающего страницы.
— Жаль, что все на марлийском, — ответил Армин, но Эрен заметил, что даже незнакомый язык не смог погасить свет жадного восхищения в глазах друга. Или это просто отблески заката?
— Там могут оказаться какие-то схемы, карты, картинки. Леви сказал забирать с собой все, что может представлять интерес.
Армин перелистнул очередную страницу. Стая лебедей на ней летела широким клином среди белой ваты облаков. Завораживающе. Но вряд ли может пригодиться.
— То-то командор Ханджи будет рада, — пробормотал Армин.
Эрен по-доброму хмыкнул. Будто в прошлое перенесся.
— Ты рад не меньше. Узнаю этот блеск в глазах, — сказал он и не смог сдержать улыбку.
Кажется, первую за несколько дней. Армин заряжал восторгом и навевал воспоминания о детстве, когда они, бывало, вот так же сидели с очередной книгой и болтали… и мечтали… и спорили…
— Еще бы! Да я столько книг разом никогда в руках не держал! — восторженный друг снова перевернул страницу. — О, на Микасу чем-то похожа, правда?
Девушка на иллюстрации грустила. И чем дольше Эрен всматривался, тем больше ему казалось странным, почему художник изобразил ее среди крапивы. Такими миловидными в книгах обычно рисуют принцесс, но эта принцесса была самой печальной из всех, что ему доводилось встречать в сказках. А кроме того, ее улыбка вряд ли смогла бы сравниться с…
— Не очень-то и похожа. Микаса красивей… — сказал он задумчиво и только после слетевших с губ слов вдруг смешался и растерялся. — То есть… Ну…
— Да, красивей, — просто согласился Армин, для которого факт признания привлекательности Микасы не тянул за собой шлейф жаркого стыда или вдруг выпрыгнувших из небытия воспоминаний, что тут же рассыпались перед Эреном картинками не только милой улыбки, но и тех девичьих частей тела, которые порой невольно притягивали его подростковый взгляд.
И если лучи заката не смогли пробиться внутрь темного клубка души, то Армин с книгами, воспоминания о детстве и мысли о Микасе зажгли в Эрене слабый свет, внезапно разогнавший мрак и холод надвигающегося одиночества. Даже ненависть и усталость, грызшие нутро весь день, унеслись вместе с вечерним ветром в рыжую вышину. Эрен оперся на руки за спиной, закрыл глаза и подставил лицо вечернему солнцу. Внезапно он снова невольно улыбнулся, вспомнив капли утреннего дождя на ресницах Микасы. Красивая. Ну и что такого в том, что он считает ее симпатичной?
— Скажи, Эрен, — прервал его размышления Армин, — ты никогда не думал, что стало бы с тобой, мной и Микасой в мире без Стен и титанов? Кем бы мы были тогда?