Сильная, потому что он, Эрен Йегер, — слабак, который не может ее защитить и сам до сих пор нуждается в опеке. Будто он, и правда, тот вороненок из сна, что замирал и млел от теплых рук, пока Микаса заботливо прижимала птенца к груди. Но даже глупый вороненок понимал, что должен парить в небе, а не прятаться в капкане человеческих ладоней. Вот почему так трепыхался… Сопротивлялся… Причинял боль, оставляя царапины на коже…
Руки Микасы смогли бы защитить от всего мира: от сырости, дождя, холода, всех невзгод и напастей.
Однако ее руки, неожиданно осознал Эрен, — всего лишь клетка из сомкнутых пальцев, что сжимают крылья и лишают его свободы…
***
Когда Микаса час спустя окликнула его у колодца, Эрен, жмурясь от яркого солнца, в задумчивости смотрел на одиноко парящую в поднебесье птицу и по-прежнему сжимал в руке шарф.
— Вот он где! — в ее голосе послышалось облегчение, которое тут же сменилось тревогой, стоило девушке подойти ближе и увидеть выражение лица Эрена. — Что-то случилось?
Он отрицательно мотнул головой и надолго замолчал, утонув в ее глубоком теплом омуте глаз и никак не находя в себе силы отвести взгляд. Потому что с этого дня он больше не сможет позволить себе ничего, кроме взгляда.
Теперь все решено.
Осталась разве что последняя сентиментальная слабость. Его прощание и извинение за будущие слова, поступки, за всю ту боль и слезы в ее глазах. Вместо сотен непроизнесенных вслух слов.
— Прохладно сегодня, — пробормотал Эрен и, плотно сжав вдруг дрогнувшие губы, шагнул навстречу, чтобы в последний раз укутать удивленную и смущенную Микасу шарфом.
«Я — причина твоей силы, но ты, Микаса, источник моей слабости. Эмоции — слабость. Поэтому я отсеку, выжгу, спалю дотла все то, что делает меня слабым. Таков мой выбор. Мой путь. Моя свобода».
========== Глава 12. Между цветами и мертвецами ==========
Над головой плескалось лазурью необъятное небо и белые барашки облаков неторопливо ползли в сторону моря. Микасе, правда, было не до любования голубой вышиной. Лавируя между развалами растоптанных и разрушенных строений внутри крепости Модгуд, она вглядывалась вперед и озиралась по сторонам. Наконец заметила неясное движение в самом конце «дороги жизни и смерти» и устремилась туда, ускорив шаг почти до бега.
— Эрен! — воскликнула было оживленно, когда увидела знакомые спину и растрепанные ветром волосы, но радость тут же сменилась волной тревоги: — Что ты?.. Что все это значит?
Эрен, сидя на коленях в окружении человеческих костей и черепов из общей могилы, рыл яму чем-то похожим на кусок люка из тюремного блока.
— Не хочу, чтобы вороны растащили останки.
Микаса поймала себя на мысли, что ей немного жутко от представшей ее взору картины. Было в этом что-то неприятное и зловеще-пугающее. Однако она сразу взяла себя в руки:
— Мы выдвигаемся из крепости через час, иначе не успеем добраться до места ночевки к заходу солнца. Капитан Леви послал найти тебя и привести…
Эрен прервал ее, не дослушав:
— Их нужно похоронить. Я не уйду, пока не закончу, — категорично заявил он, продолжая копать.
— Упертый… — вздохнула Микаса. Она сделала пару шагов вперед и протянула руку: — Давай сюда эту пародию на лопату. Помогу. А ты отдохни.
— Нет, — отрицательный моток головой: не поднимая глаз от земли, ни на секунду не отвлекаясь от монотонного, почти механического движения.
— Эрен!
Требовательный тон все же заставил его прекратить свое занятие и посмотреть снизу вверх на Микасу.
— Хочешь себе такие же руки? — спросил Эрен и, воткнув пластину в землю, показал ей раскрытые ладони. Грязные, кровоточащие от порезов и красные от натертостей. При следующих словах тон его голоса вдруг стал каким-то горько-печальным: — Только вот мои болячки регенерируют за пять минут, а твои мозоли через сколько затянутся?
Микаса ничего не ответила, просто молча отвернулась от Эрена в поисках того, что может сгодиться для копания земли. Да и что ответить? С каких пор он вдруг решил, что она капризная принцесска, которая боится намозолить руки? Ее рукам ничего уже не страшно… С того самого дня, как эти самые руки с зажатым в ладонях ножом отняли одну жизнь, чтобы сохранить другую. С того момента, как испачкались в крови убитого ей человека. Неважно, каким он был — хорошим или плохим. Он был человеком, которого она пырнула ножом, чтобы спасти девятилетнего мальчишку, что так отчаянно боролся за их жизни… На что еще способны эти руки, чтобы продолжать спасать его снова и снова? Всегда. Пока он жив. Пока жива она… В какой грязи, в чьей крови их придется еще замарать…
Подходящая металлическая пластина нашлась возле груды темно-серых камней — остатке одной из стен тюремного блока. Взгляд скользнул по оборванной надписи с именем и датами на обломке стены, и Микаса, сжав в руке холодный кусок стали, отогнала непрошенную мысль, что человек, нацарапавший свое имя на камне, до сих пор здесь… Ведь у всех этих безымянных костей и скалящихся за ее спиной черепов тоже когда-то были имена. И Эрен, каким бы глупым ни казалось его занятие, поступает правильно.
Если при жизни узников не считали за людей, то пусть хоть после смерти к их останкам отнесутся по-человечески и с почтением.
Она стянула с себя плащ, обмотала кисти рук и опустилась на колени недалеко от друга, после чего с силой — решительным резким взмахом — воткнула пластину в дерн, даже сквозь несколько слоев плотной ткани ощутив острые края металла на ладонях. Поморщилась.
— Я же сказал — не надо себя калечить! — запротестовал Эрен, откинув очередную порцию комьев глины в сторону.
— Ничего, — холодно процедила Микаса сквозь зубы. — Переживу.
Дальше копали молча.
Влажный суглинок поддавался с трудом. Впрочем, не привыкать. Все-таки два года до поступления в кадетку она с Эреном и Армином занималась почти тем же — сельхозработы на полях отнимали тогда все их силы, а порой и желание жить… Там тоже иногда нужно было копать… Много и долго. Весь день видеть перед собой только землю, вдыхать землю, пачкаться в ней…
Но лучше так, чем отвлекаться и смотреть по сторонам. Иначе Микасе становилось жутко. Стены Шиганшины, конечно, были гораздо выше, чем ровная кладка крепости Модгуд, но сейчас эти зловещие черные стены давили на нее так же. Словно весь ее мир снова сжался до крохотного кольца, пригодного для существования… Более того, до жизни, которая в эту самую минуту теплилась лишь в ней и Эрене, словно остальное человечество было уничтожено. А они, двое последних выживших, рыли ямы, чтобы навсегда похоронить ушедший в небытие мир. Двое могильщиков на кладбище цивилизации…
Не отвлекаться. Рыть глубже.
Замах, потом резко вниз, с усилием откинуть очередную кучу комьев.
Замах, вниз, комья в сторону…
Замах…
Ее руки раз за разом поднимались вверх в сопровождении глубокого вдоха, и воздух оседал прохладой в гортани, а затем с рваным выдохом уже обжигающе горячим вырывался сквозь приоткрытые сухие губы. Пот застилал глаза, и в четком ритме громыхало о грудную клетку сердце.
С неровных краев «могилы» свешивались белесые нити корней и смотрели вниз поникшие листья зелени. Руки не дрожали, но все внутри Микасы съежилось от инстинктивного чувства отторжения и неприятия смерти. С разрозненными конечностями было легче. Собрать, уложить аккуратным рядом и отогнать прочь мысли о том, что это человеческие останки. А вот черепа… Нужно было превозмочь себя и опустить в могилу хотя бы эту женскую голову, что с такой вызывающе насмешливой гримасой смерти наблюдала за Микасой дырами глазниц, а своими сохранившимися волосами, собранными в неряшливый хвостик на боку, так до ужаса напоминала девушке Карлу Йегер…
Остальные ребята из сто четвертого во главе с капитаном Леви появились в тот момент, когда Микаса положила последний камень на свежую могилу (не столько надгробье, сколько защита от птиц и зверей) и снова взялась за металлическую пластину. Внутренне она уже приготовилась к выволочке от Леви за то, что ослушалась его приказа, а еще почти на все сто процентов была уверена, что капитан начнет свой разнос с Эрена. И Эрен тоже наверняка это понимал. Однако он упрямо продолжал откидывать комья в сторону: сосредоточенный и погруженный в себя настолько, что Микаса даже усомнилась, заметил ли он появление остальных.