— Чего? — дед оскалился. — Торговаться? Ты хоть представляешь, что такое за сотню с князьями торговаться?! Ты с Никешей устроил торг, дурак жопоголовый! Думал купца обжулить? Вот он тебя за триста гривен и развел!
— Развел, говоришь? — прищурился Мишка. — Не, деда, это он сам так думает. Пока. А на самом деле я ему за эти триста гривен золотое ярмо продал. Оно, конечно, золотое, но ярмо. Если ты ему это до сих пор не объяснил, то пора дать понять дядюшке, что Нинея с ее волхвованием ещё не самое страшное, что в погорынских лесах водится, и на этот раз одними обмоченными портами он не отделается. Да и не в нем дело — ты мне сам выбора не оставил.
— Что?! Это когда же я?.. — вот сейчас Корней удивился всерьез.
— А вот когда прошлой зимой за гривной в Туров поехал, — Мишка потянулся за стоявшим в углу на сундуке кувшином и кружками. Плеснул в них и пододвинул одну деду. — Квас, — пояснил он. — Будешь?
— Давай! — Корней презрительно покосился на кружку и потянул к себе весь кувшин. Хлебнул прямо из него — так, что квас потек по усам и бороде, вытерся и хмуро взглянул на внука:
— Ну и что ты там ещё надумал?
— Да чего там думать-то! Торговать ты бы, вон, Лавра отправил. Ну, может, Андрея и нас с братьями ему в помощь. И не в Туров — в Давид-Городок всяко ближе, а цену за товар ту же дали бы. Тебе к князю надо было позарез, так? Промедлил бы — отдали бы сотню Пимену во владение…
Корней пристально смотрел на внука, опершись руками о стол и нависнув над ним, словно собирался встать. Когда пауза непомерно затянулась, он вдруг расслабленно откинулся назад, что-то решив для себя.
— Так, значит… — непонятно протянул он и кивнул Мишке, — дай, что ли, ещё квасу хлебнуть. В горле пересохло тут с тобой языком молоть…
Принял у внука кувшин и надолго припал к нему, жадно глотая, словно путник после долгого перехода по пустыне, а когда поставил кувшин на место, Мишка едва головой не затряс. Старый сотник смотрел на внука почти весело. Ну, разве что не подмигнул.
— Да не только Пимену, — хмыкнул он. — Он просто дурнее всех оказался и вперед полез…
— Ясно, не одному ему. Потому тебе сейчас в спину и шипят, ждут, что оступишься. И бунт им этот, как дураку подарок к празднику: поставили тебя в такое положение, что куда ни наступи — все в дерьмо вляпаешься. Отроков бы казнил — Младшей стражи не стало бы, потому что нас бы тогда всех положить пришлось. И меня с братьями тоже. Отказался бы — за то, что твои холопы кровь пролили, вирами бы разорили. В шахматной игре это называется цугцванг…
Корней нахмурился, и Мишка поспешил поправиться:
— По-нашему это вилы — куда бы ты ни кинулся, а на зуб все равно напорешься. Только когда Федор и Егор новости из Турова привезли, те, кто это затеяли, поняли, что ручка от их вил им же в жопу метит. Не может больше сотня свернуть шею наглому мальчишке. Нету его! Не-ту! И даже против княжьего сотника выступить не получится. Теперь может быть бунт только против князя! И самим им те вилы уже не убрать: как ни изворачивайся, а чувствительные места непременно повредишь. Вот и заметались в Ратном. Или я не правильно понял, зачем Бурей приезжал?
— А ты и рад — позволил им те вилы убрать! — пробурчал дед. — Иначе Серафим не приехал бы от тебя довольный, как обожравшийся упырь.
— Я, деда, меньшие на большие разменял. Нам князья посерьезнее вилы поставили, и от них уже не уйдешь. Чего теперь по мелочам-то дергаться?
Воевода в третий раз потянулся за кувшином.
— Ну и горазд ты, Михайла, языком чесать… Протрезвел из-за тебя, ядрена-Матрена! Только молод ты ещё, а потому дурак! — припечатал Корней кулаком по столу. — Думаешь, не знал я, что ты отроков не можешь отдать? Хотел на себя все взять, а теперь… Ты хоть сам понял, чего натворил? Не захотел малой крови — в дерьме искупаешься, а крови так и так не минуешь.
Не я твоих отроков осудил и не сотня — обычай. А обычай, он не на пустом месте рождается. Кровью за него плачено — и немалой. Ты за троих всех положить готов, а не подумал, что у тебя не только эти трое за спиной. Десяток из куньевской родни — забыл? Там сыновья и племянники сгоревших на выселках баб — сколько их, посчитал? Вон, спроси у этой… Арины Андрюхиной, как она дочь Дарены за косу от полоненных холопов оттаскивала. Девка, а ведь порвала бы за мать, если бы ее допустили…
Но у баб все слезами выйдет и успокоится. Не сразу, но успокоится. А мужи не забудут. И они у тебя уже крови распробовали. Резню среди своих не хочешь? Не троих — десяток положишь, а то и больше. Тех, кого сами порежут, и тех, кого тебе же потом казнить придется. Бурей не нравится? Так сам тогда берись. Или вон, Андрюху пристраивай. И много тогда с тобой останется?