Хм. Ну, положим, ребята, пулемет, тьфу, дельтаплан я вам не дам — нет у нас под рукой тех материалов, из которых можно соорудить достаточно прочную и одновременно легкую конструкцию — а вот коробчатого змея, который способен поднять вверх корзину с наблюдателем, вы мне сами придумаете. Обсчитаете и построите. Лет через несколько.
А с каланчи вам пока рано. Тем более, её сначала надо ещё построить. На фиг!"
Вот после этого Петька и прикипел к Тимке Кузнечику так, что клещами не отдерешь. Все свободное время проводил в его мастерской, что-то там конструировал вместе с отроками, спорил, мастерил, бегал добывать необходимое — даже в Ратное к себе домой посылал холопов с заданием что-то привезти. Именно на этой почве он помирился с артельщиками, так как без помощи плотников обойтись у "авиамоделистов" не получалось.
Запускать "херувимов" не просто с земли, а управлять ими с седла тоже придумал Петр, он же сам вначале это опробовал, а потом обучил отроков. Так что презентация воздухоплавания в Ратном удалась, и сами "херувимы" получились такими затейливыми во многом благодаря именно Петру. Хотели им ещё трещотки на планку над крыльями прицепить, тоже, кстати, Петькой усовершенствованные, но потом передумали — надо же и в "заначке" что-то на будущее оставить. Да и не услышали бы их в общем шуме.
Короче, свой час заслуженной славы в роли первого "змееносца" ратник Петр получил с полным правом. Правда, само название "змееносец" звучало бы вполне приемлемо для Мишки, но из-за запрета, наложенного боярыней Анной на употребление "нехорошего слова", да и по идеологическим соображениям использоваться не могло. Опять же, пришлось принять предложенное Роськой "херувимоносец".
Правда, при попытке с ходу произнести новоизобретённое слово даже у самого поручика первое время выворачивало язык наизнанку, а у отроков оно и вовсе стало совершенно самопроизвольно сокращаться до "хероносцев", что в плане идеологии звучало ну никак не лучше "змея". Но урядники и наставники прекрасно справились с этим массовым дефектом речи, проводя регулярные занятия по карательной логопедии на свежем воздухе.
Демонстрация восхищенным зрителям летающих "херувимов" была задумана Мишкой как кульминация праздника, которая неминуемо привлечет к себе всеобщее внимание, а заодно лишний раз подчеркнет престиж Младшей стражи, декларируемую ею приверженность христианским ценностям и имидж войска Христова. То, что при этом образы Спаса, херувима и Святого Духа органично вписались в откровенно языческий обряд и, воспарив над ним, утвердили свое главенство на этом празднике жизни, пошло уже дополнительным бонусом. И новый священник не мог этого не заметить и не оценить.
Как и рассчитывал Мишка, вскоре все село, и без того возбужденное и разгоряченное праздником, собралось возле взгорка, на котором гарцевали на конях невозможно довольные собой и всеобщим вниманием "херувимоносцы", и, окружив их, разглядывали невиданные "летающие образа", с шумным восторгом комментируя столь потрясающее событие. Среди этой ошалевшей толпы Мишка снова увидел отца Меркурия. Монах что-то грыз и при этом, как и все, с нескрываемым интересом разглядывал "херувимов", задрав вверх голову и приложив к глазам руку козырьком, хотя для него это представление не стало сюрпризом: и картинки он Тимке помогал выбирать, и на одной из "репетиций" запуска в крепости присутствовал, да и вообще начинание одобрил и благословил.
— Хорошо получилось, отче? — окликнул его Мишка, пробравшись в толпе поближе. — И как тебе такая мистерия?
Монах оторвался от созерцания "херувимов" и неожиданно серьезно взглянул на молодого сотника.
— Прими мои поздравления, юный архонт, ты научился бить врага его оружием! — проговорил он, слегка прищурившись от бьющего в глаза зимнего солнца.
"Врага? Кхе, не так уж и благодушен наш капеллан. Обряд языческий его не смутил и никакого недовольства не вызвал — покойный отец Михаил сейчас бы у себя в каморке за души заблудшие молился да за нас, грешных, страдал бы. А этому хоть бы что, и не почесался. И правильно: обряды — они всего лишь обряды. Запрещать и бороться с ними — все равно, что об стенку с разбега головой биться. Ну или огнем и мечом искоренять.
Врагов в людях он не видит, его Враг — язычество, но не обычаи и традиции. И понимает, что благословить, освятить и поставить на службу себе — чтобы не Макошь и светлых богов люди радовали, а Христа и святителей — это куда надежнее.