— Ты видал, как по приказу Мирона Грымовы псы рванули мастеровых резать? С кем бы я сейчас остался, если бы воры, что против запрета рыбу ловили, моего сына к чужакам не провели?! Да и то на всякий случай Мирону стукнули, дескать, там он, за болотом, в Ратном обретается. Кто у меня тут остался — Медведь? Так ведь и Медведевых баб и детишек Лисовины приютили, пока он тут пытался удержать, что мог, ты разве не знал? Моисей своих христиан тоже к ним повел, когда тут припекло. И голосит там, небось: спасите, люди добрые, честных христьян убивают!
— Моисей та ещё гнида, — сплюнул сквозь зубы Валуй.
— Разумеется. Он у нас сейчас главный тать, — криво усмехнулся бледный, почти белый Данила. Валуй отвел глаза. — Так скажи, Валуй, почему бы мне и… нашим детям не звать Лисовинов родней, если они, когда у нас тут все рушилось, не с войной пришли, а с помощью?
Наступила неприятная пауза. Внезапно Данила качнулся, с трудом удерживая равновесие, тяжело оперся о свою палку. Потом справился со своей слабостью и снова поднял глаза на Валуя. Вздохнул, отстранил подскочившего было к нему Медведя, примирительно махнул рукой.
— Извини, Валуй… Худо мне, вот и сорвался. Только ты да Медведь теперь остались из тех, кто с Журавлем начинал… Сам понимаешь… Что у нас здесь случилось, потом объясню.
Мишка сочувственно спросил у стремительно бледнеющего, будто его в побелку окунули, боярина:
— Так плохо?
Тот пытливо всмотрелся в Мишкино лицо:
— Плохо. Младший пытается обрести голос.
Мишка еле сдержался, чтоб не дернуться, вспомнив свои неожиданные приступы.
— Держись, боярин, не время сейчас ему волю давать.
Валуй с Медведем переглянулись и во все глаза уставились на этих двоих. Они уже привыкли к тому, что многое не понимают в своих боярах. Ни что за болезнь мучит младшего, ни почему так странно иногда вел себя старший, и уж тем более не понимали, кого боярин Данила называл своим младшим. Привыкли, запомнили и приняли это как данность. Но сейчас они внезапно осознали: отрок, что стоит перед Данилой и видит его впервые, все это прекрасно представляет и понимает. Значит, он один из них. Только сейчас до Валуя стало доходить, кому и для чего тот, за кем они шли всю свою жизнь, отдал свой меч.
Опытный, битый жизнью и врагами воин поднял голову и дернулся, встретившись с потемневшим, мудрым и вместе с тем насмешливым взглядом своего боярина.
— Здесь ждите, — произнес тот. — Мне с бояричем поговорить надо, — и приглашающим жестом указал Мишке на приоткрытую дверь. — Заходи, боярич Михайла Лисовин. За столом переговорим — тяжело мне долго стоять.
Когда дверь в дом за боярином и бояричем закрылась, Медведь оглянулся на остальных присутствующих: Егора с его ратниками и тремя нурманами из охраны боярина, молча, но очень внимательно наблюдавших за разговором, и Тимку со Славко, в легком обалдении замерших у калитки. Улыбнулся ободряюще мальчишкам и, кивнув Валую, первым направился со двора.
— Вырос боярин Данила. Всего за лето вырос. Сколько лет сопляком оставался, а сейчас совсем старый. Я не знаю, кто из них теперь старше, — одними губами произнес Валуй, когда они отошли достаточно далеко от остальных.
— Молчи. Нельзя о том говорить, даже себе нельзя, — покачал головой Медведь.
— Я что, себе враг? — скривился Валуй. — Скажи лучше, что теперь нурманам говорить. Там сейчас такие дела творятся… И ярлова дочка тут.
— Что? Рано же!..
— Не рано. Король ихний умер. Как Данила и предсказывал.
— Дела-а. А что с нурманами?
— А то, что возьмут они сейчас под белы ручки и боярина, и бояричей, и оторву эту рыжую, и поплывут отседа куда подалее. Ничего их тут боле не держит, а рисковать делами они не станут.
Медведь задумчиво полез в бороду.
— Когда обоз встречать?
— Дней через пять, а может, и позже. Мы их хорошо обогнали.
— Ну вот и будем встречу готовить. Не спеша, но поспешая. Ты этого Лисовина видал? Все понял?
— Поймешь тут… Сколько годов вместе, а…
— Это точно. Ну так вспомни, как Журавль всегда говорил: решаем проблемы по мере их поступления. Так что не суетимся, посмотрим, до чего эти двое договорятся…
Данила закрыл за собой дверь и кивнул в сторону широкого добротного стола, что стоял в просторной светлой горнице. Мишка огляделся: даже у него в тереме поскромнее, ну прямо в хоромы попал! Главным образом из-за больших — по здешним меркам так просто огромных! — решетчатых окон под маленькие округлые вставки из мутного зеленоватого стекла местного производства, да ещё и с двойными рамами. Что происходит на улице, через них не разглядишь, но в солнечный день они пропускают достаточно света. Каким-то чудом их не выбило при взрыве, вероятно, потому, что они выходили в сторону, противоположную взорванной школе.