Парни с матерком брались за лопатки и, поплевав на ладони, вгрызались в неподатливую землю. Работать пришлось, что называется, за себя и за того парня, половина сотни сейчас хорошо как только на подходе.
Когда первая полусотня наконец подошла к стоянке, все было закончено. Им оставалось составить свои рогатки из палаточных жердей и замкнуть периметр перед бруствером окопов.
Нет, Иван вовсе не собирался отрывать окопы полного профиля. В этом нет никакой необходимости. Вполне достаточно и для стрельбы с колена. Правда, от этого земляных работ меньше не становилось. Сначала квадратный периметр из окопов. Потом еще два квадрата с траншеями и небольшими валами. Препятствие для всадника никакое. Но выкопанные на определенном расстоянии, они все же исключали взятие этого заграждения с ходу. Далее пусть и жидкие, но все же рогатки.
Словом, противник вполне качественно замедлялся и подставлялся под выстрелы. Если же находились горячие головы… Ну что тут скажешь. Этих идиотов и не жалко вовсе, а вот лошадок очень даже. Ведь потом стрельцам приходилось их добивать.
Кстати, с момента начала отступления их солонина оставалась совершенно нетронутой. Подумаешь, конина не идет ни в какое сравнение с говядиной. Это смотря с чем сравнивать. Если с той же солониной, то она значительно проигрывала свежатине.
— Здрав будь, сотенный, — задорно поздоровался Фрол, спрыгивая с седла.
— И тебе не хворать. Давно не виделись. Ты чего это тут учудил, Фрол Емельянович? Нешто столько знатных лошадей подобралось? — недоуменно рассматривая чуть ли не с дюжину лошадей, поинтересовался Иван.
— Да так себе коняги. Не сказать что клячи, но и не из дешевых, — с кислой миной ответил казак.
— Ну и к чему нам с такой обузой возиться?
— А то ты Павла Валентиновича поспрошай. Не на горбу же нам тащить всех тех раненых, что он по доброте душевной подобрал.
— Та-ак. Рудаков, значит, — наконец рассмотрев укрепленные между лошадями носилки с ранеными, констатировал очевидное Иван.
— Он, — тут же перекинул все на подлекаря казак. — Сам ить знаешь, стоит только нашей санитарной палатке встать, как к ней тут же начинают тянуться увечные. Ну а тут шестерых принесли. Здорово им стрелами досталось. Ну, Павел Валентинович и говорит, давай, Фрол Емельянович, думай, как вывозить страдальцев станем.
— А кроме нас, позаботиться о бедолагах, значит, некому?
— Отчего же, есть. Да только лекарь наш сказывает, не набегаться ему к тем раненым, а они тяжелые, ухода особого требуют. Ну иль сразу добить и в землю. Вот так вот.
— А сам-то где?
— Да там в полку Федора Лопухина болячка какая-то объявилась. Вот и пошел наш лекарь глянуть, что за хворь такая.
— Один?
— Чего это один? Я с ним четверых стрельцов при десятнике отправил.
— Вот же неугомонный. Оно ему надо? Ведь на всю армию ни его, ни наших припасов лекарств не хватит, — в сердцах выдал Иван.
— То с ним разбирайся, — открестился Фрол. — Пойду гляну, чтобы ладно с рогатками все сделали.
— Давай, — безнадежно махнул рукой Иван.
Рудаков появился, только когда уже окончательно стемнело. Правда, есть холодную кашу ему не пришлось. В сотне все питались из одного котла, но отношение к Павлу было особым. Потому и повар сберег кашу так, что она осталась не просто горячей, но и рассыпчатой. А ведь уж не меньше часа минуло с тех пор, как ужин прошел. Даже о сотенном такой заботы не проявляли, как о лекаре.
Ну а то! Карпов, тот, аспид, пусть и младой, а душу из них всю вынул. В деле пока себя никак не проявил, в бою в первые ряды не лезет. Только и того, что своим зычным голосом раздает команды. А вот Рудаков, молодчина, столько заботы о стрельцах имеет, что ни единого хворого среди них нет. А уж как все войско изводится, им ведомо, не гляди, что сотня все время где-то на отшибе.
— Ну и что там стряслось? — присаживаясь рядом с жадно уминающим кашу Рудаковым, поинтересовался Иван.
— А-а, не обращай внимания, — пережевывая еду, хмуро отмахнулся подлекарь. — Черная оспа в армии куражится.
— Фрол вроде говорил только о полку Федора Лопухина, — усомнился Иван.
— Не. Болячка уже в нескольких полках обнаружилась. Ну, я сунулся было с советами к личному медику Голицына, да тот послал меня. Мол, и так ведаю, что надобно делать.
— Жалеешь, что здесь, а не в академии?