— А ты как думаешь? — огрызнулся Павел.
— Да так и думаю. Но что тут поделать. Спасибо хоть с прививками успел разобраться.
— Ага. И с ними не до конца еще разобрался.
— С чего бы это? Все работает как надо. Хочешь, прямо сейчас пойду обниматься с больными?
— То, что зараза ни к тебе, ни к кому из наших стрельцов не пристанет, я прекрасно знаю, — с язвинкой произнес Павел. — А кто знает, как это все происходит? Отчего все именно так случается, а не иначе, пояснить можешь? Как не предотвратить, а лечить хворь?
— Да чего ты меня-то пытаешь? — возмутился Иван.
— А кто мне насоветовал, как с оспой бороться, не ты ли?
— Ну-у, мил-человек… Хозяюшка, дай воды напиться, а то так жрать хочется, что даже переночевать негде.
— Как-как? — позабыв возмущаться, вздернул брови Павел.
— А вот так, — хмыкнул сотенный.
— Вань, погоди. Вань, ну погоди ты!
Пришлось рассказывать старинный анекдот, а потом еще и выжидать, пока Павел успокоится. Ах да. И еще разок повторить, когда на хохот этого лося подтянулись полусотенные и Фрол. Ну и пошла байка гулять по сотне, пробуждая взрывы смеха то тут, то там.
— Наржался, конь стоялый? — глядя на Павла, утирающего платком слезы, спросил Карпов.
— Ой и не говори. И судя по всему, нужно было это не только мне, — кивая в сторону гогочущих стрельцов, едва просипел подлекарь.
Ну да, есть такое. Сегодня костлявая каждому из них в лицо заглянула. И многие успели уж с жизнью проститься. Но Господь не попустил. А то, что парни принесли весть из основного лагеря об оспе, ерунда. Каждый доподлинно знал, что хворь к ним ни под каким видом не подступится. Потому как их Павел Валентинович одно восточное снадобье знает и всех их еще перед походом обезопасил. А посему опять у костлявой промашка вышла. И раз так, то отчего не повеселиться.
Правда, никому при этом не говорили, что им прививали самую настоящую живую оспу. Пусть и коровью, но все же оспу. А главное, не азиатскую какую, а взятую от самой обычной буренки в одном из измайловских хлевов. Если бы стрельцы знали, то бежали бы от своего любимого костоправа куда глаза глядят.
Не заладилось у Павла в столице. Как и предполагал Иван, нашла коса на камень. Профессор Рощин, учитель Рудакова, встал на пути молодого дарования неодолимым препятствием, предав анафеме все его начинания. Ну как же, ведущий профессор медицины, учитель и наставник. И вдруг какой-то младой подлекарь начинает утверждать, что Христофор Аркадьевич ошибается. Мало того, его методы лечения ранений в корне неверны. Оспа же послужила последней каплей.
Павел хотел всерьез заняться изысканиями в этом направлении. Но Рощин велел ему выбросить из головы разные бредни и заняться действительно стоящим делом. Когда же молодой человек отказался и открыто восстал против учителя, тот попросту удалил его из своей лаборатории.
А заодно отказал и от дома. Парень уже совсем скоро должен был получить звание лекаря. Это позволило бы ему встать в один ряд с дворянами и рассчитывать на руку Дарьи Христофоровны. Ага. Была между этими двумя симпатия. И тут такое.
Павлу бы отступиться, хотя бы для виду. Иван предлагал ему подобный шаг. Опять же, не только личную жизнь сумел бы устроить, но и сохранил бы доступ к лаборатории, а там уж тайком, тишком да бочком разбирался бы с природой болезни. Да куда там. И слушать не пожелал. Прав он, вишь ли, и точка.
Еще, наглец такой, и к Ивану удочки забрасывал. Мол, дорогой ты мой товарищ, мало уметь предотвращать болезнь, не мешало бы научиться ее лечить. А не желаешь ли ты оборудовать лабораторию? Деньга-то у Карповых водится. А там всего-то… Вообще-то дорогое это удовольствие — научные изыскания. Ивана же вполне устраивали прививки. С остальным пусть сами разбираются.
А вот на службу в сотню Иван взял Павла без лишних разговоров. Вернее, даже сам воспользовался ситуацией и подтянул теперь уже, похоже, вечного подлекаря. Ну нет на сегодняшний день никого, кто лучше Рудакова управлялся бы с ранениями. Хотя бы потому, что тот применял асептику и антисептику и не боялся резать своих пациентов. Пусть и не повсеместно, но это уже великое дело.
Пришлось, конечно, Ирине Васильевне в красках расписывать всю пользу от штатной должности подлекаря в сотне. А то как же. Ему ведь нужно платить жалованье. Да инструмент, да повозка и припас. Но все же убедить ее получилось. Причем настолько, что она пресекла на корню возмущения Рощина. Мол, выжил неслуха из академии, вот и радуйся. А в стрелецкую сотню нос свой не суй…
— Ну так что там лекарь голицынский? — все же поинтересовался Иван.