— Ваш?
Он кивнул головой.
Я обследовал землю вокруг с помощью фонаря. Там было несколько следов.
— Что-то нашли? — спросил Рингго.
— Да, — я показал ему один из отпечатков. — Обувь обмотана тряпками. Для нас они бесполезны.
Мы снова вернулись к огню.
— Это еще одна подделка, — сказал я. — Тот, кто зарезал и содрал шкуру с собаки знал, что он делает… Он знал, что так животное прилично не зажарить. Снаружи все обгорит, а внутри останется сырым. И насадили на вертел кое-как, она упадет в огонь, если попытаться перевернуть тушку.
Мрачное лицо Рингго немного оживилось.
— Что сделано, то сделано, — сказал он. — То, что Микки убили, уже гнусно. Но мне противна сама мысль, что кто-то будет его есть, или даже думать об этом.
— Этого делать и не собирались, — уверил я его. — Фарс и только. Ранее происходили вещи именно такого рода?
— Да.
— И какова цель?
Рингго мрачно повторил слова Кавалова:
— Капитану нравится игра в кошки-мышки.
Я дал ему сигарету, взял себе и поджег от лучины, что поднял из костра.
Рингго поднял голову и посмотрев на небо сказал:
— Снова пошел дождь. Пойдемте домой, — но сам остался стоять у огня, глядя на тело пса. Вокруг сильно воняло горелым мясом.
— Все еще не принимаете это всерьез, так? — спросил он меня тихим бесцветным голосом.
— Редкий случай.
— Он совершенно обезумел, — продолжил Рингго тем же тоном. — Постарайтесь это понять. Честь была для него всем. Поэтому в Каире нам пришлось его обмануть, а не подкупить. Десять лет позора! Любой другой с подобными идеалами свихнулся бы из-за меньшего. Для таких людей обычная реакция — спрятаться и пережевывать свои страдания. Либо так, либо пуля в лоб. Сначала я думал так же как Вы, — он пнул костер. — Это нелепость. Но сейчас я только для вида шучу перед Мариам и коммодором. Когда он впервые появился, я даже не представлял, что контролировать его невозможно. В Каире с этим не было никаких проблем. Когда я обнаружил, что он выскользнул из моих рук, я потерял голову и отправился его искать, готовый избить. Ничего хорошего из этого не вышло. Это только усложнило ситуацию. В Каире он был из того типа людей, которые причесываются перед бритьем, чтоб не выглядеть в зеркале неряшливо. Вы понимаете, что я хочу вам сказать?
— Сперва надо поговорить с ним, — ответил я. — Он живет в поселке?
— Он живет в бунгало на холме. Это первый дом слева, после выезда на шоссе. — Рингго бросил окурок в огонь и задумчиво посмотрел на меня, кусая нижнюю губу. — Не знаю, как у вас выйдет с коммодором. Не шутите с ним. Он шуток не понимает и перестанет вам доверять.
— Я постараюсь быть осторожным, — пообещал я. — Могу ли я предложить Шерри деньги?
— Не думаю, — ответил он тихо. — Он слишком ослеплен.
Мы сняли с костра останки пса и разбросали ногами догоравшие угли по грязи. Сделав это мы вернулись в дом.
5
На следующее утро поле было свежим и блестело под ясным солнцем. Теплый ветерок высушил землю и разогнал по небу пушистые, как клочки ваты, белые облака.
В десять часов я вышел из дома и направился к жилищу капитана Шерри. Найти его не составило никакого труда. Это было розовое отштукатуренное бунгало под красной черепичной крышей. От шоссе к нему шла гравийная дорожка. На веранде стоял стол, крытый белой скатертью и двумя приборами.
Прежде чем я успел постучать, дверь открыл худощавый негр в белой куртке, по виду совсем мальчишка. В чертах его лица проскальзывало что-то орлиное, они были тоньше чем у большинства американских чернокожих, и в нем угадывался природная сообразительность.
— Легко подхватить простуду, если валяться на мокром асфальте, — сказал я ему вместо приветствия. — Да и то, если повезет, и никто не переедет раньше.
Он улыбнулся до ушей, показав множество желтых зубов.
— Да, сэр, — просипел он и поклонился. — Капитан еще не завтракал, дожидался вас. Садитесь, я позову его.
— Мне не подадут собачатину, я надеюсь?
Он снова заулыбался и помотал головой.
— Нет, сэр, — он вытянул черную руку и стал перечислять на пальцах. — Апельсновый сок, копченая сельдь, почки на гриле, яйца, джем, тосты, чай, кофе. Собачки нет.
— Отлично, — сказал я и уселся в одно из плетеных кресел на веранде.
Дожидаясь прихода капитана Шерри я успел выкурить сигарету. Капитан оказался высоким худощавым мужчиной лет сорока. Светлые волосы с прямым подбором были гладко причесаны, обрамляя загорелое лицо. Он имел серые глаза, с короткими ресницами, линия век была прямая, как по линейке. Рот под подрезанными светлыми усами образовывал еще одну ровную, твердую линию. От носа к углам рта шли глубокие, как будто прорезанные ножом, морщины, такие же глубокие морщины пересекали его щеки. На нем был яркий полосатый халат, надетый поверх пижамы песочного цвета.
— Добрый день, — поприветствовал он меня, сопровождая жестом, что руку подавать не надо. — Не вставайте. Маркус подаст завтрак через несколько минут. Я поздно заснул. У меня был самый кошмарный сон, какой только можно себе представить — он ронял слова нарочно медленно. — Мне приснилось, что Теодору Кавалову перерезали глотку. От сюда до сюда, — сказал он и провел пальцем от одного уха до другого. — Гадостная работа. От этой свиньи было столько крови… и визжала она так ужасно.
Я улыбнулся и спросил:
— И вам понравилось?
— Когда резали горло, это было совсем не плохо, но кровь и визг были отвратительны… — Он поморщился и стал нюхать воздух. — Здесь пахнет жимолостью?
— Да, похожий запах. Перерезанное горло это именно то, что вы представляли себе, когда угрожали Кавалову?
— Когда я угрожал? — повторил он. — Мой дорогой друг. Я не угрожал ему. Я был в Уджда, это вонючий марокканский городишко, на границе с Алжиром, когда однажды утром из апельсинового дерева раздался мне глас: «Иди в Фэавелл. В Калифорнию. В Соединенные Штаты. Там ты увидишь, как умрет Теодор Кавалов». Это мне показалось отличной идеей. Я поблагодарил голос, приказал Маркусу собирать вещи и отправился в путь. Когда я приехал сюда, я рассказал об этом Кавалову, надеясь, что тот поспешит умереть и не заставит меня ждать. Но он не захотел. Мне следовало спросить у голоса конкретную дату. Мне бы не хотелось тратить долгие месяцы в этом городке.
— Поэтому вы попытались ускорить события? — спросил я.
— Прошу прощения, не понял?
— Shrecklichkeit,[34] — ответил я, — каменные черепа, жареные собаки, исчезающие мертвецы.
— Я провел пятнадцать лет в Африке, — сказал он. — Я верю в голоса, говорящие из апельсиновых деревьев, когда нет никого, кто подал бы вам руку. Я не имею ничего общего с тем, что здесь произошло.
— А Маркус?
Шерри погладил свежевыбритые щеки ответил:
— Это возможно. Он имеет неисправимую склонность к шуткам в самых дерьмовых африканских традициях. Я с удовольствием исполосую его черную задницу за совершение любого неприличного проступка, если тому будут веские доказательства.
— Не торопитесь, когда я поймаю его на горячем, — сказал я, — я сам измордую его.
Шерри наклонился вперед и сказал полушепотом:
— Но сперва убедитесь, что он ничего не подозревает и потерял бдительность. Вы не знаете, какие фокусы он может выделывать с ножами.
— Я не забуду. Голос ничего не говорил о Рингго?
— Не было надобности. Когда умирает тело, умирает и рука.
Маркус вышел из дома с подносом. Мы сели за стол и принялись за второй завтрак.
Шерри подумал, что голос, который говорил с ним из апельсинового дерева, предупредил и Кавалова. Он спросил его об этом, но не получил удовлетворительного ответа. Капитан считал, что голоса, вещающие о смерти врага, должны предупреждать и того, кто умрет.
— Насколько мне известно, такова традиция, — сказал он.
— Без понятия, — ответил я. — Постараюсь выяснить, и сообщить вам. Вероятно, нам следует спросить Кавалова, что ему снилось этой ночью.