Первый раз за все время Силин встретил его неприветливо:
— Нашел когда прийти! Чего тебе?
— Возьмите меня к себе!., — нахохлившись от волнения, сказал Лешка.
— Это еще зачем?
— Как зачем! Что же мне сидеть с Глущенкой, как последнему буржую?
— А здесь что ты будешь делать?
— Ну вот! Что я, стрелять не умею.
— Ишь ты, воевать захотелось! — протянул Силин. — Шел бы лучше домой, парень.
— Не пойду! — твердо и отчаянно заявил Лешка. — Будь дома отец, так я бы уж давно… — Про отца Лешка сказал с умыслом: пусть вспомнит, чей он сын.
Силин, прищурясь, словно впервые видел, оглядел крепкую, не по годам рослую Лешкину фигуру. Прикинув что-то в уме, поколебавшись, он вдруг спросил:
— Не струсишь?
У Лешки отчаянно забилось сердце.
— Не… я не струшу!..
Силин пожал плечами:
— Ну, оставайся, коли так, будешь при мне для поручений…
Так Лешка стал связным.
Вскоре он уже носился по ночному затаившемуся Херсону, разносил по заводам записки Силина. Он побывал на Забалке, на верфях и всюду видел одно и то же: формировались отряды рабочих и, вооруженные чем попало — винтовками, охотничьими берданами, винчестерами и даже старыми шомпольными ружьями времен турецкой войны, — уходили в ночь, в темноту, на исходные рубежи предстоящего восстания. И было радостно чувствовать себя среди этих людей участником надвигавшихся событий.
Одно омрачало Лешкино существование: оружия у него не было, а попросить у Силина не представлялся случай…
Возвращаясь с верфей Вадона, Лешка едва не наткнулся на немцев.
Отряд человек в тридцать шел по улице Говарда. Прячась в тени домов, Лешка двинулся следом.
Немцы свернули на Суворовскую и прошли ее насквозь, туда, где белело двухэтажное здание городского почтамта.
«Почту идут занимать», — догадался Лешка.
В конце улицы, чуть наискосок от почты, находился небольшой пустырь, заваленный строительным мусором.
Притаившись за грудой щебня, Лешка видел, как немцы взломали широкую трехстворчатую дверь почты и вошли внутрь. На улице остался патруль, человек пять. Забранные решетками окна первого этажа осветились.
Вернувшись в Союз, Лешка рассказал о виденном Силину. Тот нахмурился.
— Это точно?
— Точно!
— А у Вадона был?
— Как же. Велено передать, что все сделают. И насчет Забалки чтобы не беспокоиться: там будет, как условлено.
— Добро. А как ты к почтамту попал, это вроде не но пути?
Лешка рассказал, как наткнулся на немцев и шел за ними до почты. Силин расспросил, сколько было немцев, как вооружены. Потрепал Лешку по плечу:
— Ишь ты, разведчик! Ну, посиди там, в зале, обожди меня.
Лешка вышел в зал, где в это время никого не было и только на скамье возле двери в комнату Совета сидел молодой парень-фронтовик и мотал серые, донельзя затрепанные обмотки. Лешка сел рядом с ним. У парня было безусое скуластое лицо, из-за воротника шинели выпятился край старого вафельного полотенца, которым он, как шарфом, обмотал шею. Полотенце было черное от грязи.
Надежно закрепив шнурок обмотки, парень распрямился, взглянул на Лешку и вдруг сдвинул редкие бесцветные брови.
— Ты кто такой? — подозрительно спросил он.
— А ты кто? — в тон ему отозвался Лешка.
— Я Николай Пахря, меня всякий знает. А ты кто— кадет?
— Дура ты! С чего взял?
— Но, но, не дурачись! — угрожающе сказал парень. — Думаешь, не видал я вашего брата?
— Вот и факт, что не видал. Не кадет я: гимназистом был.
— Гимназистом? — недоверчиво переспросил Пахря. — А шинелька-то вроде кадетская. Небось врешь? Погоны снял, думаешь, и не видно тебя? Шпионить сюда пришел?
Пахря был одного роста с Лешкой и, по-видимому, одной с ним силы.
— Сам ты шпион! — наливаясь злобой, проговорил Лешка. — За такие слова, знаешь…
— Ты еще угрожать!
Не успел Лешка опомниться, как Пахря был уже на ногах и держал в руках винтовку.
— А ну, руки вверх! — заорал он, щелкая затвором. — Руки вверх, говорю, кадетская морда!
Лешка вскочил, сжимая кулаки… Так они стояли друг против друга, когда в коридор вышел Силин вместе с командиром одного из отрядов — Костюковым, плотным, сутулым фронтовиком, с длинными, концами вниз, рыжими усами.
— Что у вас тут? — нахмурясь, спросил Силин. — Убери винтовку, Пахря.
— Подозрительный тип, товарищ Силин, — доложил тот, — кто такой — неведомо.