- Ты не завирайся, - предупредил Лешка.
- Вот как бог свят! - воскликнул Пантюшка.
Впрочем, он не стал задерживаться на доказательствах и продолжал:
- Как взяли цейхгауз, я, конечно, винтовку раздобыл и уже от тех фронтовиков не отставал. Ребята хорошие, командир у них Павленко фамилия, и меня не гнали. Стал я с ними ходить…
- А сюда почему не заглядывал? - спросил Лешка. - Не видал я тебя.
- Сюда не ходил, чтобы батю не встретить. Да и почем я знал, что ты здесь… Ну вот. После, значит, ушли мы на передовую. Ох, что там было, Леш! Матросы немцев гранатами глушат, что твоих карасей! Я там, к слову, про тебя узнал, что при Силине состоишь, сказал один фронтовичок, молодой такой, зубастый.
- Пахря, должно быть?
- Пахря, верно! Мы с ним по соседству были. Ну вот. Вчера вечером, как подзатихло, сели вечерять, вдруг откуда ни возьмись - идет!
- Кто идет?
- Да батя мой! К нему, понимаешь, сестренка, Верка, прибегала, еду из дому приносила, конечно, плачет, дура, и говорит про меня, что, мол, пропал, может, даже убили где-нибудь. Батя, конечно, в расстройство. А тут кто-то ему и скажи, что видел меня на передовой у Павленки… Ну, конечно, берет за грудки и давай честить из души в душу, это при всех-то. Мне бы промолчать, а я возьми да ляпни: несознательный ты, батя, человек! И про революцию загнул, что, мол, не понимает… Ну, тут он и разошелся. Вон какую красоту под глазом посадил, людям стыдно показаться!…
- Да-а, - протянул Лешка, разглядывая синяк. - Приложил крепко.,
- Это что! - поморщился Пантюшка. - Синяк - это бы ничего, так он давай меня с передовой гнать. И Павленко сказал и другим командирам, чтобы не пускали больше… А там Леш, дела-а! Твой-то Пахря со своими ушел в ночь на какое-то особенное задание, я бы тоже мог пристроиться, кабы не батя.
- Куда они ушли? - с ревнивым чувством спросил Лешка. Об отряде Костюкова он привык думать, как о своем отряде.
- Точно не знаю, - сказал Пантюшка, - говорили, на какой-то железнодорожный разъезд. Теперь, Леш, мне другого выхода нет, как только сюда. Ты скажи, можешь пристроить меня или нет?
- Попробую. А как же с твоей рукой? Не помешает?
Пантюшка стрельнул глазами в угол и, понизив голос, сказал:
- Рука - пустяк! Царапнуло слегка ещё в первый день. Я ее для красоты подвесил. Засмеют ведь на нашей улице, если узнают. А так каждому видно: раненый человек. Рука здорова!
Он выпростал руку из повязки и повертел ею в воздухе.
Это значительно меняло дело. Лешка сразу почувствовал себя уверенней: настоящая боевая рана ставила Пантюшку в один ряд с бывалыми фронтовиками. Теперь же они оказывались на равном положении.
- Хитер ты, - засмеялся Лешка. - Тряпку свою сними, Силин увидит, не возьмет.
Пантюшка поспешно - через голову - снял косынку, запихнул ее в карман, встал, надел винтовку.
- Пошли!…
МРАЧНЫЕ НОВОСТИ
В маленькой канцелярии, где около окна сидели писаря, их обогнал ординарец. Влетел в штабную комнату и захлопнул дверь. Лешка сунулся было за ним, но оттуда раздался окрик: «Обожди!»
- Садись, - сказал Лешка, указывая на стул. - Освободятся, тогда зайдем.
Вскоре дверь отворилась, из комнаты вышла женщина в черном платье, молодая, сухопарая, с гладкими, расчесанными на пробор желтыми волосами. Мельком взглянув на ребят, она села за стоявший возле двери канцелярский стол, на котором громоздилась пишущая машинка. Лицо у женщины белое, веки приспущены, губы поджаты неприступно и презрительно. Это была машинистка Совета, работавшая здесь с тех пор., как штаб переехал в гостиницу.
У Пантюшки при виде этой женщины как-то сам собой раскрылся рот. Он тронул Лешку за рукав:
- Леш, а Леш, это кто?…
- Постой! - отмахнулся Лешка.
Дверь в штабную комнату осталась открытой. Отчетливо доносились голоса:
- …Где это получилось?
- На самом разъезде… - задыхаясь, говорил ординарец. - Хотели они оборону занять, а немцы тем часом сидели, попрятавшись, на огородах… Вот тут и началось…