— Я знаю старика десятки лет, — немного успокоившись, твердо продолжал участковый. — Знаю не только имя-отчество, но кое-что и побольше: в трудные минуты встречался. Давайте подождем. Выясним. Сейчас у нас для обыска, на мой взгляд, есть лишь формальные мотивы. И поймите еще, Михаил Федорович, — здесь станица. Об обыске станет известно всем, это сломает старика. Потом не поправишь даже публичным признанием ошибки.
Бойко покосился на твердо сжатые губы своего подчиненного. «Ни за что не отступит, — подумал сердито, хорошо зная настойчивость дяди Бори. — Надо, видимо, согласиться, подождать. А появятся дополнительные факты, тогда уж не посмотрю ни на какую философию. Заодно решу вопрос и с участковым. Пора ему на пенсию. Отработал свое».
— Ладно, — вздохнул Бойко, — оставим пока в покое старика. Только запомни: выяснится его причастность к преступлению — будешь отвечать. И строго отвечать. А теперь надо приложить все усилия к розыску Чижова. Безотлагательно!
«Романтика» вора
Митька проснулся поздно. Припекало солнце. Давно высохла роса на траве. На последнюю мелочь, которую насобирал в карманах, он выпил кружку холодного молока и отправился искать скупочные магазины.
Из всех Митька выбрал один магазин. За стойкой сидел одноногий пожилой приемщик. Его маленькие хитрые глазки надежно прятались под толстыми веками. Чижов около двух часов околачивался вблизи «скупки», пока убедился, что приемщик настоящий дока и готов на любую темную сделку. К нему заходили подозрительные типы, шептались, спорили.
Чижов дождался, пока приемщик остался один, и навалился на стойку:
— Оптом будете брать, маэстро?
— Посмотрим, если товар стоящий. «Обжулит, — решил Митька. — Точно обжулит. Надо держать ухо востро».
— Зайди, — бросил скупщик, подбирая тяжелые костыли.
Они пролезли в дверь маленькой комнатки с затянутым паутиной крохотным окошком.
— Много не дам, — сразу предупредил скупщик. — Трудно стало работать: милиция, да и вообще риск большой. Показывай товар.
Чижов для верности оглянулся по сторонам, открыл чемоданчик.
Одноногий наклонился, протянул руку, будто хотел поворошить золото, но не дотронулся.
Митька обратил внимание, как у скупщика начинает багроветь шея. Инвалид поднял голову и впился острыми глазками-гвоздями.
— Ты что? — оторопел Чижов, чувствуя неладное. — Не нравится, дело хозяйское, не бери… Все чистое золото.
— Шкура! — выдавил скупщик. — Ты за кого меня принимаешь? Я покупаю краденое, но без крови. А ты, видать, самый настоящий фашистский прихвостень. Такие, как ты, во время войны грабили, баб убивали. Ты за кого меня принимаешь, коли надумал эти зубы подсунуть? За кого?
Скупщик ловко взмахнул костылем и, не отклонись Митька, инвалид наверняка проломил бы ему голову. Чижов выхватил из кармана пистолет.
Скупщик проговорил тихо:
— Ну, попробуй. Попробуй…
Чижов опасливо схватил свой чемоданчик и выскочил из каморки. Бросился за угол, нырнул в подворотню. Перебрался через попавшийся по пути высокий забор и еще долго выделывал заячьи петли по улицам, пока не оказался в знакомом парке. Присел на скамейку, ту самую, на которой провел ночь накануне. Отдышался, закурил.
Неудача не обескуражила Митьку. Он решил сбыть часть своего товара на рынке. Порывшись, выбрал в чемоданчике брошку с голубоватым камнем, два колечка, часы.
Давно хотелось есть. Слюна скапливалась во рту. Это придавало решительности.
Базар был в самом разгаре. Торговали всем: женскими кофточками и старыми самоварами, рыболовными крючками и мотоциклами, костюмами и картинами. Многочисленная пестрая толпа гудела, двигалась, смеялась, рядилась.
Митька полагал, что к нему сразу бросятся покупатели, но люди проходили равнодушно. Чижов осмелел и начал кричать, как заправская торговка:
— Подходи, голуби, налетай, по дешевке забирай!
Коренастый, чубатый мужчина заинтересовался. Внимательно осмотрел все, попробовал на зуб оправу брошки и заключил незлобиво:
— Хитер, медь начистил, надраил и за золото продаешь. Меня, брат, не обманешь. Я тертый калач. А часики свои убери. Их в магазине достаточно.
— Это же червонное золото, маэстро! — искренне возмутился Митька. — Самое настоящее.
— Не хитри. Медь — не золото. Будь у тебя золотые вещи, ты бы не толкался по базару, а в «скупочный» сдал…