Выбрать главу

Магнитка! Дня не проходило, чтобы Серго о ней не думал, не занимался ею.

К первому его приезду сюда, в тридцать третьем году, в строительство комбината уже было вложено полмиллиарда рублей, а стали, проката — ни тонны. На доменных печах — авария за аварией. На электростанции, в цехах, в бараках поселка — невероятная грязь. Это возмущало Серго: новейшая техника, ее освоить нужно как можно быстрее, а тут ни чистоты, ни элементарной производственной культуры.

Что же он увидит сейчас?

От работников наркомата, которые непрерывно сменяли друг друга на Магнитке, Серго знал, что происходило на объектах. Он каждую ночь разговаривал по телефону с директором комбината, нередко — с начальниками цехов, иной раз и с рабочими. По общему впечатлению, дела шли лучше. И блюминг работал, и крупносортный стан «500», и шесть мартеновских печей. Доменщики приближались к американским коэффициентам использования полезного объема своих агрегатов. Но Серго чувствовал себя словно бы виноватым, что лично не мог вникнуть в здешние дела, порой очень трудные и сложные.

Что же он увидит сейчас, летом тридцать четвертого, через год после первой встречи с Магниткой?..

Старший консультант американской фирмы «Мак-Ки» мистер Харингтон возвращался с трехдневной охоты. Километрах в двадцати от поселка иссякло горючее. Харингтон оставил шофера дожидаться, пока он пришлет бензин, и налегке зашагал к заводу.

С перекинутой за плечи двустволкой, в кожаной куртке с «молнией» и высоких, с отворотами, сапогах, он шагал пружинисто, насвистывая песенку своей юности. Голова под синим беретом была вскинута, загорелое сухощавое лицо выражало удовольствие.

Чем ближе к поселку, тем гуще застилали небо желтовато-красные, бурые, пепельно-серые дымы. Сквозь их рваные клубы Харингтон различал бочкообразную громаду газгольдера и стену коксовых батарей. Еще километра два, и американцу показалось, что он находится в окрестностях родного Питсбурга. Как и там, небо подпирают четырехугольные короны домен, круглые шапки башен каупера, острые свечи труб мартеновских печей. Как и там, металл хлещет в ковши и воздух плавится от жарких всполохов. И домны, самые лучшие в мире домны, здесь, как и там, возведены при его, Харингтона, непосредственном участии. «Незаменим, в обоих полушариях незаменим!» — подумал он горделиво и громко рассмеялся.

Из высокого ковыля взметнулся ястреб. Харингтон вскинул ружье, но гашетку не нажал; хищник с размашистыми, гибкими, словно из пружинной стали, крыльями круто подался к синеющей на горизонте дымке гор.

За спиной раздался захлебывающийся от нетерпения сигнал. Харингтон посторонился, увидел директорский «линкольн». Качнув продолговатым овальным корпусом, автомобиль остановился. Директора в нем не было. Рядом с шофером сидел широкоплечий человек в белом кителе, белой фуражке военного покроя с красноармейской звездочкой на околыше. С живостью и быстротой выскочил он из машины.

— Мистер Харингтон?!

— Мистер Орджоникидзе?!

Они улыбались друг другу с искренней доброжелательностью.

Познакомились они в начале 1932 года, когда Серго пригласил Харингтона в Москву, чтобы поблагодарить за участие в пуске домны и поздравить с награждением советским орденом. В других обстоятельствах Харингтон вряд ли удостоился бы подобного приема: он, как и другие иностранные инженеры, получал от Советского государства большие деньги, и консультировать строительство и пуск домны было его обязанностью. Но Харингтон выполнял свои обязанности в условиях необычных, в какой-то мере исключительных. Вице-президент компании «Мак-Ки» — главный ее представитель на строительстве металлургического гиганта — считал недопустимым задувать печь зимой, предсказывал гибель домны и снял с фирмы всякую ответственность за пуск. Поначалу Харингтон колебался: не простое это дело — идти против своей фирмы. И все же пошел. Эксперимент привлекал его отважностью, верой русских в свои силы и в печь. Шесть домен такой мощности пускал Харингтон в Соединенных Штатах — пускал всегда в теплое время. Кризис потушил их, и если б не стройка седьмой такой домны в России, Харингтон, вероятно, оказался бы на положении полубезработного. Мог ли он отказаться от участия в пуске? Это было бы предательством по отношению к самому себе. И Харингтон пренебрег запретом вице-президента. Когда в морозный январский день домна дохнула на людей живым пламенем, он ликовал вместе с русскими — не мог, не захотел сдерживаться, хотя это как будто и не к лицу респектабельному инженеру почтенной американской фирмы.